Приветствую тебя, милая Вера!
Как ни печальны обстоятельства, но все ж таки я рада, что скоро, пожалуй, увижу тебя. Любопытство не порок ли? Но, признаюсь, жутко любопытно взглянуть, как из моей бывшей горничной получилась сибирская промышленница. Знай сразу, что удивления моего в этом никакого нет: твой необыкновенный ум и способности я недооценивала только уж в совсем юных годах, а после – разобралась во всем. Ты одна – лучшая иллюстрация к возможностям «простого» народа, чем все теории господ революционеров.
Видимо, придется-таки мне ехать выручать братца. Подробности открытой почтой писать не могу, расскажу на месте.
Да беда, как известно, не приходит одна. Ко всему прочему, пропала моя младшая сестра, Ирен. Как ты ее, может, помнишь, она с самых детских лет была замкнута и тонко эмоциональна, жила в своем мире, мы и после не стали близки, и потому предсказать ее поступки и пройти вслед – ни у кого возможности нету. Сама ее жизнь в последнее время оказалась весьма запутанной, и с этим тоже надо как-то разобраться. Попытаюсь сделать все до отъезда, но это уж как Бог пошлет. В самом крайнем случае, оставлю поиски и расследование на Петра Николаевича.
Ты спрашивала про него. Что ж сказать?
Пьер по-прежнему мил и приятен для глаза, как слой свежей штукатурки. Я не могу понять его исканий, да, сказать по чести, не особенно и стараюсь. Довольно того, что он давно и навсегда простил мою тупость в этом вопросе. Иногда его, как я называю, заносит. Тогда он тушит все лампы, зажигает свечу и пишет белыми чернилами на черной бумаге. В последней книге его стихов есть отсыл к пустой странице. Под звездочкой написано что-то вроде: «Эта истина раскрывается подробно там-то». Читатель листает сборник и под указанным номером натыкается на девственно белый лист. Некоторое время таращится на него с недоумением, потом замечает внизу сноску на такую-то страницу комментария. Отправляется туда и обнаруживает следующую сентенцию: «в этом месте Читателю следует поблагодарить Автора за кратковременное молчание, которого так мало в нашем суетливом мире, и за внеплановую встречу с самим собой».
Ты в стихах разбираешься как бы не лучше меня, потому вот тебе образец из тех, что мне, пожалуй, и нравятся:
«Я помню? Стылый серый зал,И блик лица в тени колонны,И как я замер изумленно…Я помню – стылый серый зал,Что щедр Всевышний ко влюбленнымПодумал я, но не сказал…Я помню стылый серый залИ блик лица в тени колонны.»
И вот еще:
«Признайтесь, жить Вам легче иль труднейТеперь, когда Вам ведомо: есть кто-то,Кто думает о Вас – среди работы,Среди любых забот бегущих дней,Кто в мыслях не обидит и оплошкой?Признайтесь: жить Вам легче иль трудней,Коль изо всех пленительных огнейВы для него – единый свет в окошке?Когда Вам с каждым месяцем видней,Сколь постоянно, ровно это пламя,Признайтесь, жить Вам легче иль трудней –Любимой и мучительно желанной?Коль в мире Вы всех ближе и родней,Кумир, богиня, муза для поэта –Теперь, когда Вам ведомо все это,Признайтесь: жить Вам легче иль трудней?»(стихи А.Балабухи)Суди теперь сама, коли пожелаешь…А я вот доселе твой стих помню и люблю.“На заборе сидит кот,Сзади дома огород,В речке плавает рыбак,А на улице – кабак”.Впрочем, стихов, мне кажется, уж довольно.
Касательно же того, о чем ты меня просила разузнать. Не сказать, чтоб я сильно в сем преуспела, но все равно напишу, а ты уж сама судить станешь: то иль не то, пригодится иль не пригодится?
Новый император раздает сибирские концессии придворным, надеясь, видимо, обеспечить если не верность, то хоть лояльность их и их потомства в нынешние, чем-то определенно чреватые времена. Придворные, понятно, в горной промышленности ни в ухо, ни в рыло. Однако, в концессионном договоре есть специальный пункт (вот это я доподлинно узнала), который позволяет отдавать полученные земли в аренду и т. д. Вот на этом, конечно, все эти князья и тайные советники и стремятся заработать. Волею судеб знаю по крайней мере один достоверный случай, когда ищут на этот вот перекуп деньги среди наших, петербургских купцов и промышленников. Задача не из легких. Легко же вообразить участие иностранцев и их капитала. Может быть, с этим связано и то, что прямо вот сейчас разрешили беспошлинно ввозить оборудование для горной промышленности. Непротиворечиво: чужеземцы вложат капитал и свои, более прогрессивные машины с собой привезут.
Так что решай с англичанами сама. Все вроде бы на первый взгляд связывается неплохо. Но… присмотрись к ним повнимательнее. Они – в ваших краях, как я понимаю, пионеры. А так уж на Руси повелось: впереди любого дела идут спекулянты. А потом уж все остальное. Как бы и они… Особенно внимательно присмотрись к тому, который по-русски говорит. Вполне может быть, что он-то и есть самый жук, и в подходящий момент оставит с носом и тебя, и других англичан, которые без него, как я понимаю, в Сибири весьма беспомощны.
Вот тебе еще один совет, которого пояснять не буду, так как сама все знаешь. Ты писала, что Машенька Гордеева с англичанами тоже во время их визита как-то сносилась. Так вот, выясни, если сумеешь, как ко всему этому относится не Мария Ивановна сама, а муж ее, небезызвестный нам обеим Серж Дубравин (ныне Дмитрий Михайлович Опалинский). Имеются ли у него по этому английскому поводу энтузиазм и надежды, и, если нет, то почему именно.
Касательно же обучения Матвея инженерному делу в Екатеринбурге, думаю, надо еще о том при встрече поговорить. Что ты, собственно, имеешь против столицы? В соответственном умственном его развитии и подготовке я не сомневаюсь (при твоем-то патронаже!) ни минуты. Или в характере и привычках юноши есть нечто, о чем я не осведомлена? Сама понимаешь, что всякую поддержку и опору во время учебы я своему крестнику уж как-никак, да обеспечу.
Маменька, Аннет, Сережа, Алеша, Павлуша и Милочка, слава Богу, здоровы, а вот приемный сын мой (не помню, сообщала ли тебе, что я взяла к себе ребенка умершей подруги) страдает от желудочного расстройства, которое все никак не можем унять. Может ты, на будущее, знаешь какое верное средство?
На сем кончаю и остаюсь любящая тебя и с надеждою на встречу –
Софи»
