Наваждение

Он слегка понизил голос, говоря без обычной своей расслабленности – быстро и отрывисто, и даже лицо будто подобралось и помолодело. То, о чем он говорил, было ему довольно смутно знакомо – главным образом, со слов Коронина и брата Васи, – и теперь он старался как можно точней и осторожнее подбирать термины, чтобы объяснить будущим компаньонам – а уж Ряжский-то точно не профан! – каким образом в Приишимье, где по всем показателям никак не должно быть золота – оно есть.

– …Никто и никогда не пытался разрабатывать. Но не один выход и не два, а как бы не десяток. Если места знать…

– Вы знаете, – улыбнулся Ефим.

– Англичане знают. Есть у меня подозрение, что вышли на кое-кого из местных… Короче, они уже там! Просто так бы не поехали.

– И что вы предлагаете? – вопрос, заданный Ряжским, был очевидно риторический, но Самойлов на него ответил:

– Создать свое общество. У них – «Ishim Gold Corporation sdf dfLtd.», у нас – «Золото России». Почему нет? Ведь в самом деле: Россия! Они, ясное дело, разорят, пенки снимут… или проще: сыграют на акциях, и до свидания! А мы гляди потом на эти земли, и ничего уж не сделаешь…

– Так это ж деньги нужны, – сказал Шталь.

– У меня свободных мало, – Ряжский заинтересованно и удивленно смотрел на Самойлова. Надо же, как его пробрало. Россия! Ну, на Россию-то ему, положим – плевать, а вот на свой карман – нет, и, видимо, дело и впрямь стоящее. Неужто сможет повлиять на Мещерского? Нельзя же позволять англичанам…

– Деньги, допустим, есть у меня, – снова заговорил Ефим, – а у тебя, Костя – имя. Возьми да съезди к старику. Повспоминай о Ксеничке, посочувствуй. Он, говорят, из-за нее прямо-таки в ипохондрию погрузился.

Ряжский удивился еще сильнее. Ефим, которому всегда и на все наплевать, самойловские идеи явно принял всерьез – и даже планы строит, как будто они уже договорились! Да, пожалуй… пожалуй… Но англичане?..

– Как же быть с англичанами?

Ефим согласился:

– Это проблема. Бульдоги, если уж во что вцепились, челюстей не разожмут.

– Да какая проблема! – Самойлов нетерпеливо дернул лицом. – Договор, что, разве уже подписан? Да я нынче же с князем поговорю! И вам бы тоже, конечно…

– У них фора, – сказал Ефим, – они раньше начали.

– И что? Где они сейчас? Завязли на Алтае. Да они, если хотите знать, оттуда могут и вовсе не вернуться. Сибирь есть Сибирь, каторжный край.

– Да-а? – Ефим весело вскинул бровь. – Замечательный, я вам скажу, был бы вариант.

– И очень реальный. В тех местах, откуда я родом, люди в тайге пропадают что ни день. Прикопают в том же болоте… и где она, «Ишим-золото корпорейшн»? Была и нету. Никто и не спохватится.

Ряжский согласно кивнул… и вдруг – опомнился, сообразив, что они обсуждают! Шталь откинулся на спинку кресла, рассеянно улыбаясь.

– Предпочитаю все же посетить Сибирь в качестве золотопромышленника, а не каторжника. Костя, ты, надеюсь, тоже? Поэтому первая задача – договориться с князем…

Самойлов опустил глаза, гася легкую досаду. Да уж, с этими настоящего дела не сделаешь. Один ленив, другой – чистоплюй. Ладно! Главное – деньги дадут, на это он их, считай, уговорил! И, значит, теперь ему ехать в Егорьевск. А там…

Там – поглядим.

Глава 23

В которой Софи посещает оккультную вечеринку, на которой кое-что узнает об особенностях шестой послеатлантической эпохи, но ничего – о судьбе Ирен

Софи Домогатская относилась к тому сорту людей, которые, если сумели понять, что ошиблись, всегда признают свои ошибки. Таких людей немного, но все же они встречаются. Уникальность же Софи состояла в том, что для этого признания ей не требовалась никакая внутренняя работа, и ни малейшего насилия над собой. Констатировала она свои ошибки так же легко, как ясным летним утром встают с постели здоровые физически и преисполненные амбиций юноши. Встали и пошли, не оглядываясь назад.

В небольшой, но уютной гостиной огромной квартиры генерала Платова на Гороховой улице Софи потребовалось около четверти часа, чтобы сообразить, что все ее домашние заготовки и предположения относительно кружка Ачарьи Дасы ничего совершенно не стоят.

Неожиданным оказался уже сам состав собравшихся. По рассказам и прежнему опыту Софи полагала увидеть с десяток-полтора более-менее экзальтированных учениц, окружающих учителя, пару мятущихся юнцов и некоторое количество определенного вида мужчин, с больным кишечником, в меру побитых жизнью, но все еще воображающих себе что-то в духе Михаила Лермонтова.

Собравшееся в гостиной общество составляли совершенно не те люди.