Наваждение

– Мне кажется, что мы уже практически провалили возложенную на нас бароном миссию.

– Ну отчего же? – лениво возразил Сазонофф. – Концессия на Алтае принадлежит нам. Разведка практически закончена. Можно завозить оборудование, нанимать рабочих и начинать разработки. Если все правильно спланировать и отыскать нужных специалистов, то на следующий же сезон уже можно получить пусть небольшую, но прибыль… Что же касается местных дел, то… наверное, следует считать все это очередной пиратской историей о кладах, которые так любят в вашей пиратской империи… сэр?

– Мистер Сазонофф! Майкл! – Барнеби сделал еще один глоток, сложенной щепотью распушил бакенбарды и решился. – Вы догадываетесь ли о том, что барона в первую очередь интересует не разработка сибирских недр, а создание акционерного общества и продажа акций на бирже?

– Ну разумеется, я это знаю, – медленно, врастяжку улыбнулся Сазонофф. – И совершенно на него не в обиде… Что ж, это, как вы, англичане, говорите, – бизнес. Каждый крутится как может. А там уж – кто кого…

Барнеби, в голове которого шумело все сильнее, обескуражено смотрел на практически опустевший штоф. Майкл Сазонофф при том вовсе не выглядел пьяным.

– Майкл! – мистер Барнеби шмыгнул крупным, с красными прожилками на крыльях, носом. – Вы всех нас надули! А лорд Александер, сын герцога Уэстонского, спит с пожилой бывшей рабыней и клопами в одной постели, в которой до него, по слухам, уже побывали местный инженер, беглый каторжник и вонючий самоед, и ест с ней из одной миски тухлую капусту. И говорит – вы только представьте себе, Майкл! – что уже давно не получал от жизни такого удовольствия. А барон, узнав обо всем, просто вышвырнет меня на улицу без всякого сожаления, невзирая на все заслуги нашего рода перед его родом, и…

– Простите, Ивлин! – Сазонофф резко встряхнулся, покачнув кровать, и сразу стало видно, что он тоже не слишком трезв. – Лорд Александер ест – что? Капусту с клопами? И самоедами? Но… позвольте…

Спустя некоторое время Анна-Зайчонок с тревогой спросила у Самсона:

– Дедушка, а чего это англичане-то?… Они ведь между собой прежде и не говорили почти, а теперь давно уж закрылись у того, большого, сначала орали друг на друга, а теперь тихо совсем и вроде стонет кто… А он же себе водки наверх взял. Боязно мне, дедушка… Ты бы глянул…

Самсон, стараясь ступать потише (что при его габаритах, естественно, было никоим образом невозможно), подошел к незапертой двери в комнату Майкла Сазонофф, аккуратно приоткрыл ее и заглянул в образовавшуюся щелочку.

Барнеби и Сазонофф, обнявшись, сидели на кровати и довольно слаженно (голос мистера Барнеби был чуть выше, и он вел мелодию) выводили:

«Не повторьяй мнье имья той, которой памьять мука жизьньи…»

– Все в порядке, – кивнул Самсон внучке. – Поют…

– Марья Ивановна! Чувствительно рад видеть вас в моем скромном заведении! Желаете побеседовать на англицкую тему? – Илья Самсонович осклабился в подобострастной улыбке и каким-то совершенно холопским движением рукавом смахнул со стола не существующую пыль. Черные глазки его при этом остро блеснули.

– Нет! – Машенька ощутила недоброжелательство и раздражение против Ильи, который ей всегда нравился, и который вот-вот с нею второй раз через кузину породнится.

«А кто меня сейчас не раздражает?» – привычно одернула себя Маша.

– Скажите, Илья, Софи… Софья Павловна сейчас у себя?

– Д-да… У вас дело к ней? – Илья чуть поколебался, прежде чем ответить, а Маша разозлилась еще больше: «ее покой охраняет, боится, что побеспокою чем-нибудь! Все, все они… Что она им, в конце-то концов?! Ведь не было же ее… А теперь… Будто бы от меня добра никто не видел! – Машенька, едва не скрипнув зубами от досады, вспомнила, как Измайлов, с его добрыми тревожными глазами большой собаки, ловил падающую Софи, как все они вокруг суетились и кричали, как держал ее на руках и бесстыдно целовал при всем народе этот уродливый, но в чем-то ужасно обаятельный Сазонофф… – Но – почему?»

– Софья Павловна сейчас у себя, отдыхает. Вы к ней подниметесь или я доложу, что вы ее здесь ждете?

– Я пойду к ней, – Машенька ладонью нашарила головку прислоненной к столешнице трости, тяжело поднялась и двинулась к лестнице.

– Мари! Здравствуйте! Проходите, садитесь, где вам удобнее… Вот здесь? С Людой что-то стряслось? Заболела? Скажите! – Софи вскочила и больше не садилась сама, передвигаясь по комнате, как зверь в зверинце, неожиданными рывками.

– Вы удивлены, – криво усмехнувшись, сказала Машенька, и в ее словах не было вопроса. – С Людой все в порядке. Она хорошо кушает, играет, всем довольна. Привязалась к Неониле. Даже отца с матерью не поминает почти. Но мы ведь с вами и не говорили толком ни разу. Сначала с вами везде Андрей Андреевич ходил, теперь – мистер Сазонофф. Вы, кстати, зовете его Тумановым. Это что, кличка?

– Что-то в этом роде, – осторожно вымолвила Софи, и Марья Ивановна поняла, что она вовсе не настроена откровенничать по поводу истории своих отношений с загадочным англичанином.

«Ну и пусть! – решила она. – А я – все равно скажу!»

И сказала.