Наваждение

– То есть, ты хочешь, чтобы… клин клином? – уточнила Софи.

– Что-то вроде этого, – кивнула Соня.

– Софья Павловна, скажите хоть вы ей, что это глупость все! – раздраженно вступил Матвей. – Куда она поедет, если ей на ближайшей ярмарке дурно…

– Нет, Матюша, вовсе не глупость… – задумчиво сказала Софи. – Соня правильно решила… Как раз побудете врозь и увидите…

– Мне нечего смотреть! – гневно воскликнул Матвей. – Я все давно решил!

– И за нее тоже? – осведомилась Софи. – Нет? Так вот позволь и ей решить… А здесь, когда вы каждый день боками третесь, это, как я понимаю, ну никак невозможно… Каждый из вас узнать должен, чего вы по отдельности стоите. А потом уж – сойтись навсегда или не сходиться вовсе.

– Соня… скажи… – в голосе юноши слышалась подлинная мука. – Ты меня теперь покинуть хочешь… Отчего? Я… не нужен тебе?

Соня закусила губу и, сдерживая слезы, отчаянно замотала головой.

– Оставь ее! – воскликнула Софи. – А, впрочем… Судите сами. Только помните всегда: любовь предать нельзя. Можно обойтись без нее. Прожить всю жизнь, как живут большинство людей, в пустом наваждении гоняясь за вещами, деньгами, должностями, знатностью и прочим. И быть всем довольным. Это правильно и справедливо. Но, коли уж ты запросил от мира именно любовь, осмелился на нее, то не смей ее предать. Преданная любовь оборачивается злой черной собакой и мстит за себя всему живому.

Глядите: Иван Гордеев лишь пользовался преданной ему Настасьей Притыковой и не решился принять любовь молоденькой золовки Каденьки. В результате его сын, Ваня, рос среди злобы и разочарования, и с трудом после выправился благодаря уже собственной любви. Но это бы и ничего… Настасья в отместку разрушила жизнь и любовь попадьи Фани и урядника Загоруева. Каденька – обрекла на безлюбую жизнь Левонтия Макаровича, который, не в силах этого вынести, нелепой, бессильной любовью полюбил вашу мать. В результате Загоруев предает своего сына, а потом, отчаявшийся и почти раздавленный, способствует убийству мужа любимой дочери Ивана Парфеновича, а влюбленная в Левонтия Макаровича недоженщина Айшет убивает Веру. Круг замкнулся… Не предавайте любовь. Измерьте себя по сказаниям, которые есть у любого народа. И если она вам покажется не по силам, просто не беритесь за ее сладкую тяжесть…

– А мама Вера? – расширив глаза, спросила Соня.

– Вера прожила полную жизнь. Она на все осмелилась и все, что было ей послано, выбрала у жизни целиком. Вы и Стеша – лучшее тому доказательство. Не печальтесь о ней чрезмерно… Все равно ни один из нас не мог бы представить себе Веру старой. Не так ли?

– Пожалуй, да. Мы все… стараемся держаться. Я был сегодня на ее могиле и ушел…

– Почему же?

– Там стоял лорд Александер. Он… плакал…

– Лорд Александер Лири плакал на могиле Веры Михайловой? Ну что ж – вот лучшее подтверждение тому, что я вам сказала… Ты поедешь со мной в Петербург, Соня. Мне все равно нужна помощь, чтобы справиться со всем этим… выводком. Вот ты мне и отработаешь.

В комнате Матвея горел стеклянный китайский ночник в форме пагоды.

Юноша сидел на узкой, высокой кровати, обхватив руками колени, и бездумно смотрел на маленький домик, освещенный изнутри чуть дрожащим светом.

Дверь открылась бесшумно (все дверные петли в доме были тщательно смазаны, потому что Вера Михайлова не выносила их скрипа), и на пороге обозначилась тонкая фигурка в ночной сорочке.

– Соня! – Матвей вскочил на кровати и с треском ударился головой о дощатый, оклеенный розовой бумагой потолок.

– Ой, Матюша!

Девушка от неожиданности присела и закрыла рот ладошкой.

Матвей спрыгнул на пол, пятерней взъерошил темно-рыжие волосы на затылке и нерешительно шагнул вперед.

– Ты, Соня… зачем пришла?

– Ты не знаешь? – вопросом на вопрос ответила девушка.

– Не знаю! – решительно ответствовал Матвей. – Не надо тебе… Да еще так… Замерзнешь же…

– А ты согрей! – с где-то подсмотренным вызовом сказала Соня.

Матвей состроил гримасу, которую девушка не смогла прочитать и испугалась.

– Матюша, я не хотела… я…

– Знаю… все знаю, милая… Иди сюда.

Матвей осторожно усадил Соню на свою кровать, сам сел рядом и обнял ее. Она прижалась к нему так, словно должна была немедленно умереть и знала о том. Плечи ее тряслись, а зубы лязгали так сильно, что было слышно.

– Ты боишься ехать? – спросил Матвей. – Не надо, не поезжай. Останься со мной. Стеша и с Софи, и с инженером Измайловым хороша. Они ее не обидят…

– Я уеду, Матюша, – сказала Соня и судорожно всхлипнула маленьким, курносым носиком. – Иначе, как бы ни обернулось, мне все одно покоя не будет. Даже с тобой… А нынче я пришла, чтобы мы… Ты ведь сразу догадался, как меня увидел, да?

– Соня, но как же так?! – воскликнул Матвей. – Я не понимаю. Если ты теперь уедешь, то как же я могу… Я же тогда никуда тебя не отпущу!

– Так это потому именно, что я теперь уезжаю! – попыталась втолковать Матвею девушка. – Это… ну как бы мой обет тебе… Ты за чаем спросил… Чтобы ты знал наверняка, что мне никто, кроме тебя, не нужен…

– Ничего себе доказательство… – пробормотал Матвей, отстраняясь.