Наваждение

— Из-под земли не надо, — без улыбки сказал Свиридов. — Но доставай. У чем скорей, тем лучше. Помощь нужна?

— Сам управлюсь. — Встал, официально вытянулся. — Разрешите идти, товарищ полковник?

Глеб вернулся в свой кабинет, выяснил, что Юрка и, соответственно, Андрей до сих пор не появлялись. Это Глебу совсем не понравилось. Не хватало только, чтобы и Андрей куда-нибудь запропастился…

Ну вот, пока всё, можно брать тайм-аут. Не для отдыха, естественно, а чтобы закончить статью. Андрей меня больше не преследовал. Сейчас Юрка с участковым дождутся его, грязного, озябшего, уставшего, сломленного, и препроводят «куда следует». Идиотское, кстати, сочетание слов, кто его, интересно, придумал? А там уж Глеб домнет его, труда большого не составит. Это не показания на бумажке писать — будет предъявлено обвинение в убийстве. О драке в парке Андрей в любом случае умолчит, но немало интересного может поведать. Я чувствовал себя достаточно бодро, хватило бы и на очередной поединок Глеба с Андреем, однако счел за лучшее оставить это удовольствие «на потом». Неплохая приманка, чтобы не угасло желание вновь засесть за рукопись — то, что называют в литературных кругах «сладкой каторгой»…

7

Понедельник, всем известно, день тяжелый. Для меня же он еще больше осложнился тем, что неожиданно заболела одна наша сотрудница, меня назначили дежурным по номеру. Дежурство в мои планы совсем не входило. Подозревал, что раньше девяти освободиться не удастся, а я на этот вечер возлагал большие надежды. Причем, «обрадовал» меня ответственный секретарь вскоре после звонка Светке. Светка, мне на радость, была в хорошем настроении, разговаривала мило. Любезность ее простерлась настолько, что сама предложила сходить вечером в «Россию», вызвалась купить билеты в предварительной кассе. Дался же ей тот итальянский фильм! И вот такая накладка. Едва за секретарем закрылась дверь, я перезвонил ей, сообщил о случившемся. Светка не скрыла своего неудовольствия — она вообще плохо переносила, когда нарушалось что-либо ею задуманное, — спросила, помедлив:

— Ну, хоть на последний сеанс, на девять, успеешь?

— Должен успеть, — быстро ответил я, уловив перемену в ее настроении. Хотя совсем не был уверен в сказанном — от нашей редакции до «России», даже если удастся машину поймать, не меньше двадцати минут езды. А не удастся — почти без вариантов. Оставалось уповать на счастливый случай.

Когда-нибудь — давно задумал — я напишу повесть или даже роман о том, как делается газета. Хватило бы только умения и решимости. Если получится, — никакой детектив не сравнится. Какие типажи, характеры, какие тончайшие хитросплетения отношений, чудовищная смесь братства и вражды, готовности прийти на помощь и утопить в тарелке, восхвалений и подсиживаний, пугающей откровенности и коварных недомолвок. Но это — моя работа, моя жизнь, моя, громко выражаясь судьба, иного не хочу и не мыслю. Дорого бы дал, конечно, чтобы кое-что, если не многое, изменилось в многострадальном нашем ремесле, но это тема для совсем другого разговора.

Что-то, как в любом другом деле, нам нравится больше, что-то меньше, но дежурства по номеру я невзлюбил с первых же дней. Раздражало тягостное ожидание неразворотливой и вздорной курьерши, швырявшей ворчливо на стол очередную полосу, нерадивость девчонок-корректоров, пропускавших очевиднейшие ошибки, неизбежные накладки, несуразности, повторы, суеверный страх что-то проглядеть, проморгать, не вставить. Но более всего — нервотрепка с поступлением этих полос: то сидишь битый час в ожидании, то гонишь, как на пожар, мотаешься в типографию, бесконечные сверки-пересверки. Обычная, повседневная, необходимая работа — но не лежит к сердцу. И вообще вид увечной, уродливой, с бельмами проплешин в местах будущих заголовков и фотографий страницы наводит на меня тоску. Добавить сейчас к этому, что отчетливо представлял, как Светка, ежась от ветра, одна, будет ждать меня у входа в кинотеатр — сеанс уже начался, а я все не иду и не иду, — и нетрудно вообразить, в каком пребывал я настроении…

Не заладилось с самого начала. Первую полосу принесли около трех, а потом словно заклинило — ни слуху, ни духу. Я маялся, места себе не находил. Писать — не писалось, пробовал читать — не читалось, мысли в голову лезли какие-то несуразные, ни с кем не хотелось общаться. Начал почему-то злиться на Светку, неизвестно в чем сегодня провинившуюся, не отказал себе в сомнительном удовольствии вернуться к субботе, когда привечала она меня вместе с хлыщом Андреем. Воспоминание об Андрее оптимизма не прибавило. Тоже мне деятель! Ткнуть бы его разок, этого ухмыляющегося любителя детективов, как придуманного мною тезку Гуркова, в грязную жижу, чтобы не сверкал беленькими своими носочкам, спеси поубавилось бы…