— Светка, горе мое! Я пропал. Боюсь, что навсегда. Знаю, что не станем мы самой счастливой парой и что вертеть будешь мною, как захочешь. Но вдруг оказалось, что больше всего на свете я хочу, чтобы именно ты мною вертела, чтобы все обиды и напасти в моей жизни были связаны с тобою. Только с тобою.
— Это что, — не сразу отозвалась Светка, — такое своеобразное предложение руки и сердца?
— Да, — решительно перешагнул я через роковую черту. И почувствовав, что обязательно надо сейчас еще что-то сказать, очень существенное, важное, соответствующее историческому моменту, неуклюже добавил: — Если хочешь.
Я уже немного приспособился к темноте, но выражения Светкиного лица уловить не сумел. Угадывались два черных пятна на белевшем овале, разметавшиеся волосы. Дышала она, как и я, часто и трудно, но, скорее всего, не оттого, что сразило ее мое скоропалительное и витиеватое предложение. Медленно, пуговицу за пуговицей, застегивала короткую свою шубку, затем нагнулась, подняла — я и не заметил, как упала, — шапку, старательно отряхнула, нахлобучила на голову.
— Что же ты молчишь? — не выдержал я испытания столь долгой паузой.
— Я еще не собиралась замуж.
Ответ такой же несуразный, как и предшествовавшее ему мое объяснение.
— А когда соберешься?
— Не знаю…
Если это отказ, то в слишком сложной для меня форме. Или не отказ, обычные женские штучки? Можно было продолжить наш захромавший на обе ноги диалог, промычать напрашивавшееся «а кто знает?», но я обиженно замолчал, засопел, полез за спасительными сигаретами.
— Я пойду? — В голосе ее мне послышалась улыбка. Посмеивается надо мной? Жалеет? Кокетничает? Резвится?
Я чиркнул спичкой, закурил — тоже возможность потянуть немного время, — потом, очень стараясь, чтобы прозвучало это
— Иди. — Не знаю, смогла ли она рассмотреть, что я еще и
— Так я пошла?
Это мне вдруг напомнило сценку из «Иронии судьбы». Мягков мнется у двери и, все еще на что-то надеясь, в который раз спрашивает: «Так я пошел?». Но у нас, по всему судя, складывалось не так картинно. Им было легче — не разделяла, как меня со Светкой, десятилетняя возрастная пропасть. Не в десяти годах дело: просто восемнадцать и двадцать восемь — это не двадцать восемь, например, и тридцать восемь. Я разозлился на себя. Всё как-то не по уму получилось, с ног на голову. Хотя, чего уж теперь… И вообще нашел, о чем сейчас думать, о каком-то фильме! Но еще больше разозлился на нее — бездушную, коварную Светку. А зря, наверное. Мне бы, переростку самолюбивому, благодарить ее, что отказала так мягко, неоскорбительно. Могла ведь и посмеяться просто, с нее, с
— Так я пошла? — повторила Светка.
— Иди. — Меня уже не хватило на какую-либо игру, плечами не дергал.
Светка вытащила у меня изо рта сигарету, бросила на пол — маленький красный глазок ехидно уставился на меня из угла.
— Не кури, не люблю дыма. Мой муж будет некурящим.
— Когда соберешься? — Я, оказывается, способен еще был иронизировать.
— Ага, когда соберусь, — скорбно вздохнула Светка. — И боюсь, что за тебя, ненормального.
В жизни я не получал большего комплимента, чем это сказанное ею «ненормальный». И такой радости. Счастливо ахнул, снова притянул Светку к себе. Сейчас я услышал, как шмякнулась на пол ее шапка, но до шапки ли стало…
Я никак не хотел отпускать ее, но Светка взмолилась, что немыслимо поздно уже, отец, чего доброго, кинется разыскивать.
Застучали по ступенькам ее каблучки, я дрожащими руками приготовил новую сигарету, и вдруг цоканье прекратилось, услышал сверху озорной Светкин голос:
— Да, мэтр Валька! А ты пишешь детектив, который обещал нам с Андреем?
О, Господи! Этого только не хватало — милого сердцу имечка! Но, к счастью, поменялись времена, теперь оно могло лишь позабавить меня, пощекотать.
— Пишу! — крикнул в ответ. — Я же
Довелись мне описывать состояние героя, получившего