Навечно в грёзах (СИ)

— Я не только за этим пришёл. — Подступил вплотную и, обняв за плечи, повернул к себе. — Я не мог улететь, не залечив твой уродливый шрам на шее и ссадины на лице.

— Хм-м-м… На шее, значит, уродливый, а на бедре — красивый? — Дёрнулась в его руках, желая, чтобы выпустил меня из объятий. — Двойные стандарты, демон. Не находишь?

— Так, значит? Бьёшь по больному? — Так и не выпустил из захвата своих крепких рук. — Если бы мог, и тот шрам залечил бы.

С этими словами Рэнн принялся покрывать мою шею горячими поцелуями, а я — безуспешно отталкивать его, стараясь не повышать голос, чтобы нас не услышали.

— Прекрати, Рэнн! Прекрати сейчас же! Когда Бурхат заметит исчезновение шрама и додумается, как он исчез, я вся такими шрамами покроюсь! — С силой оттолкнула демона от себя, когда он хаотично целовал уже лицо, тем самым залечивая ссадины на нём. — Хватит! Уходи сейчас же!

Вырвалась из его рук и резко распахнула окно.

— Улетай!

Замер, прожигает меня насквозь полыхающим похотью взглядом и даже не думает уходить. Прощания, поцелуи… В этом нет смысла. Мы всегда знали, что нам нельзя быть вместе, знали, что мы никогда не будем принадлежать друг другу. Тем более — после сегодняшнего. Тогда зачем он здесь? Я вновь отвернулась к открытому окну и уставилась на свои руки. А они в тёмных пятнах. Как и рукава белого шёлкового халата. Повела носом — кровь. Кровь? Обернулась, схватила любимое лицо в ладони и разглядываю его лихорадочно на предмет ранений.

— Откуда на тебе кровь? Ты ранен?

Заметив заботу с моей стороны, счастливый демон вновь обнял меня и принялся покрывать поцелуями лицо.

— Она не моя. Нет, я не ранен.

С облегчением выдохнула, пока меня не парализовала другая ужасная мысль.

— Ты убил кого-то из охраны?

— Никто из охраны серьёзно не пострадал. Не переживай, — говорит, едва отрывая горячие губы от моей ледяной кожи. А мне умереть хочется от его прикосновений: нежных, дурманящих, вводящих в дичайший транс. — Пару дней в лечебнице — и все встанут на ноги.

Теперь уже окончательно успокоившись, выдохнула. Я, конечно, хочу уберечь любимого, но не ценой жизни своих подданных. Пока размышляла о том, сколько времени пройдёт, прежде чем охрана поднимет тревогу, Рэнн собственнически прильнул к моим губам в безапелляционном требовании, чтобы я подчинилась.

Не ответив на его властный поцелуй, отвернулась.

— Я хочу, чтобы ты сейчас же улетел! — прошептала хриплым от бешеного желания голосом, не веря в то, что сама выгоняю его, когда меня трясёт от необходимости быть с ним рядом, чувствовать его в себе.

— А если я этого не сделаю, тогда что? Силой выкинешь меня из окна?

— Прекрати паясничать!

— А ты — упрямиться и поцелуй меня, как раньше.

Как раньше… Хм-м-м… раньше. От услышанного перед глазами вспыхнули красочные картины наших поцелуев: страстных, голодных, диких, полных отчаяния и эмоций, что затопляли душу, не давая вздохнуть. С горечью и прискорбием произнесла слова, от которых самой же захотелось взвыть:

— Как раньше, Рэнн, уже никогда не будет.

Отпустил. Наконец отпустил меня и отступил на шаг назад.

— Согласен, как раньше теперь уже точно не будет. Потому, что в эту ночь многое изменилось.

Значит, всё-таки не смог принять того, что со мной сделал Бурхат. А кто бы смог? Зачем тогда пришёл? Надоело! Мне осточертело это подвешенное состояние! Пускай проваливает уже!

Отвернулась, а он прижался ко мне сзади вплотную и, обняв, прошептал на ухо:

— Но, что бы ни изменилось в этом мире, пускай хоть небеса на землю упадут, я всегда — слышишь? — ВСЕГДА буду любить тебя, Амайя. — Целует в шею, и от его горячего дыхания ноги словно ватные. Когда он настолько близко, от его томного голоса, крепких обнимающих меня рук я становлюсь настоящей марионеткой, безвольной куклой, которая млеет от каждого его слова и прикосновения. — Ты всегда будешь только моей. Запомни это, Амайя, и никогда не смей забывать.

И как тут забудешь, когда его твёрдая плоть упирается в поясницу, а от отчаяния и безысходности хочется завопить на весь Арнорд, хочется выть раненым зверем от осознания того, что в последний раз… Я в его объятиях в последний раз. Хочется молить, заклинать, чтобы не уходил, или, уходя, забрал с собой. Ненавижу, ненавижу, я ЕГО НЕНАВИЖУ за то, что сотворил с моим разумом!

Словно почувствовав слабину в моём с трудом выстроенном щите безразличия к нему, медленно развязал пояс халата и стянул его с плеч. Как бы я ни возводила между нами холодную бетонную стену, он одним движением, словом, поцелуем, прикосновением рушит, не подозревая о её существовании.

Медленно задирает подол моей хлопковой ночной сорочки, не отрывая губ от моей шеи. Доли секунд — и одна его рука в моих трусах, вторая собственнически сжимает грудь. И я становлюсь словно пьяная, не способная сопротивляться, трезво мыслить, возражать. Всё, что я сейчас могу, — это едва удерживать свои ноги от полной капитуляции и дышать, прерывисто, рвано дышать.