Навечно в грёзах (СИ)

— Умница? Эта самая твоя умница не в курсе про смерть гонцов, потому что с самой коронации не выходит из своих покоев, как и из грёз. По достоверным сведениям, за два последних месяца она исхудала, словно побывала в плену у орков. А всё от того, что не ест нихрена, совсем забила на дела государства и окончательно подсела на наркоту!

С отрешённым выражением лица Лина медленно поднялась с моих колен и шаткой походкой отошла к окну. Я, конечно, старался оберегать любимую от плохих вестей, но настал час и ей узнать о дерьмовости нашего положения. Как-никак, именно она настаивала на том, чтобы отправить к Амайе Рэнна, а после — с помощью него посадить её на престол.

— Насколько всё серьёзно? — спросила удручённо и поёжилась будто от холода.

— Серьёзно, любимая. Очень серьёзно. Как мне сообщают, она никого не хочет слушать, из грёз выходит лишь тогда, когда в крови понижается уровень наркотических веществ, и тогда Королева лично выходит в город в поисках наркотика посильнее.

Несмотря на то, что Лина стояла спиной ко мне, я подкоркой головного мозга чувствовал, насколько её подкосили новости. Любимая едва держалась на ногах и беспомощно обнимала себя тонкими руками.

— Всё наладится. Амайя сильна. Верь в это, Вилан. Она обязательно перестанет употреблять. Я отчётливо вижу в её будущем трезвость и множество других невероятно отважных поступков. Знаю, что порой ошибаюсь в предсказаниях, но мне хочется верить, что не в этот раз. В этот раз оно должно оказаться правдивым. Должно.

Слепой оптимизм любимой выбесил меня окончательно. Я — Король Тараса — сделал всё возможное, чтобы посадить эту неблагодарную девчонку на трон, а она и не собирается править огромным государством. От собственного бессилия сорвался на крик:

— Наладится?! Перестанет употреблять?! Когда?! КОГДА, Лина?! Когда нас разгромят орки? — Любимая резко обернулась и впилась в меня уничтожающим взглядом. Это было своеобразное предупреждение. Сам того не желая, я ступил на запретную территорию и начал безрассудно топать по тонкому льду. Но меня было не остановить, и я продолжил выкрикивать правду, что так давно рвалась наружу. — Она наркоманка, Лина! Самая что ни на есть настоящая, пропащая наркоманка! Смирись ты уже! Уже как сотню лет такой является! Да, иногда она бывает в завязке. Но от этого не перестаёт быть зависимой, ибо не бывает бывших наркоманов! Довольно закрывать на это глаза! Довольно надеяться, что она вразумится. Чудес не бывает! В таком темпе ей осталось то, от силы, пара недель. — Лина стремительно преодолела расстояние между нами и залепила мне жгучую пощёчину, шлепок от которой эхом раздался под потолком. Смотрит укоризненно и дышит часто-часто. — Я так понимаю, это мне за правду? За то, что назвал наконец всё своими именами и рассказал тебе то, что мне доносят уже как два месяца?

Злобно процедила сквозь зубы:

— Больше никогда, слышишь? НИКОГДА не называй её так!

— Но если она и есть наркоманка?

— ОНА МОЯ ДОЧЬ! ДОЧЬ! — Схватила меня дрожащими руками за плечи и истерически кричит в лицо: — И, если ты ещё раз посмеешь назвать её наркоманкой, потеряешь меня навсегда! Так как в том, что она стала зависимой, есть и моя вина! Если бы я тогда не ушла…

С силой притянул её к себе и обнял. Довольно ссор. Я, безусловно, прав, однако всё же не стоило быть таким резким с моей Айлин. Это от того, что со всех сторон прижимают орки, а план с Амайей горит синим пламенем. И всё же Лина тоже права. Амайя её дочь, а я бестактный дебил. Скажи мне о моём ребёнке такое, уничтожил бы любого. А Лина такая чувствительная и ранимая. Не стоило мне ей так, в лоб… Некоторые вещи вообще не стоит озвучивать, даже если это является чистейшей правдой. Некоторые слова, произнесённые вслух, оставляют глубокие незаживающие борозды на ранимой душе.

— Айлин, прости меня, дурака, — крепко обнял тихо рыдающую любимую, — прости за грубость. Ты этого не заслужила. — Перестала сопротивляться и сама прильнула ко мне. — Ну, всё, душа моя, прекращай лить слёзы. — Приподнял её лицо за подбородок и поцеловал в покрасневший нос. — Ты же знаешь, что я не терплю твоих слёз. Когда вижу их, готов весь мир обрушить на того, кто посмел обидеть мою Айлин. — Смотрит на меня затуманенным взглядом, но плакать перестала. — И, поскольку это я обидел тебя, не вынуждай меня себя наказывать.

Схватил руку любимой за запястье и шутливо побил ею себя по щеке. Заулыбалась. Так-то лучше. За дверью раздался требовательный стук и встревоженный голос хранителя моих покоев.

— Повелитель, разрешите войти?

Какие силы принесли его в такой поздний час? Глянул на задумчивую Айлин, уставившуюся сквозь меня стеклянным взором, и крикнул в сторону запертых дверей:

— Поздно, Силкан. Приходи завтра.