Навеки твой. Бастион. Неизвестный партнер

Вот как видел Войну Ремарк: «Штык во многом утратил теперь свое значение. Теперь пошла новая мода ходить в атаку: некоторые берут с собой только ручные гранаты и лопату. Отточенная лопата – более легкое и универсальное оружие, ею можно… рубить наотмашь. Удар получается более увесистым, особенно если нанести его сбоку, под углом, между плечом и шеей; тогда легко можно рассечь человека до самой груди. Когда колешь штыком, он часто застревает; чтобы его вытащить, нужно с силой упереться ногой в живот противника, а тем временем тебя самого свободно могут угостить штыком». [77]

Вот какая она, Война, которая неизменно возвращается.

Многие любят такую Войну. Особенно с флагами, знаменами, зажигательными речами и восхвалением фюрера. Сверхчеловек не рождается черным. Не рождается он и коричневым или желтым. Индейцем или саамом. Он может быть лишь статным арийцем, германцем, представляющим собой генетическое совершенство. Или как писал об этом германце Ницше: «Что мне в нем нравится, это его бычья шея, хотя взгляд у него далеко не ангельский!»

В последней войне за «сверхчеловека», за «бычью шею» сражались на фронте семь тысяч норвежцев. Штыком и лопатой. Тысяча из них осталась на поле брани. Шесть тысяч вернулись на родину, в Норвегию. По крайней мере три тысячи из них и сегодня, предоставь им такую возможность, открыли бы фабрику по изготовлению абажуров, только бы избавиться от всех приехавших к нам темнокожих. Тысячи других, которые не решились взяться за штык и лопату, но которые во время войны наживались на чужом горе, приветствовали бы этот шаг. Такова действительность. Повторяю: такова действительность.

Я немного знаком с действительностью, однако знаю лишь самую малую толику. Я попытался распутать клубок, ухватить нить, которая оплела мои ноги, еще когда мне было пять лет. Но нитей оказалось множество, и я совершенно запутался в них. Теперь я собираюсь их разрезать.

Начнем сначала: я родился и вырос в небольшом горном селении на севере страны. Еще в юности я обратил внимание на то, что во время немецкой оккупации в нашем городке оказалось необычайно много фашистов: на процессах над предателями были признаны виновными сто Двадцать человек. По сравнению со средними данными по Норвегии это очень большое число, однако на то есть Достаточные причины социологического и политико–экономического характера, в которые я не буду здесь вдаваться. В этом, следовательно, не было ничего сверхъестественного, в некоторых местах цифры были еще больше. Вызывало недоумение другое, а именно то, что уже после войны, да–да, буквально до сегодняшнего дня, происходил и происходит наплыв в городок бывших нацистов, в том числе осужденных на длительные сроки тюремного заключения. Я позволю себе определить эту группу приезжих как «имущую элиту», которая ни на йоту не отступила от своих прежних взглядов, которая безгранично верит в арийскую – и крайне расистскую – идею «чистоты крови». С одной стороны, эта приезжая элита, обладая капиталом, играет ведущую роль в экономике городка, с другой стороны, она лишена какой–либо политической власти, поскольку ее представители не принимают участия в деятельности традиционных политических группировок. А объясняется это очень просто: их идеология не представлена сегодня ни в одной из легально действующих партий. Их же партия прекратила свое существование в 1945 году.

Что касается этих ста двадцати люнгсетцев, осужденных за государственную измену, про них сейчас почти ничего плохого не скажешь. По крайней мере две трети из них расквитались со своим прошлым и ведут добропорядочный образ жизни. На выборах они отдают свои голоса партии Центра, Хёйре и даже СЛП. [78]Кое–кто умеет–таки извлекать уроки из истории.

В годы отрочества, учебы в гимназии меня стал неотвязно беспокоить целый ряд вопросов. Вопросов, которые бы ни в коем случае не возникли, если бы я не столкнулся с совпадениями и происшествиями, в которых я начал усматривать некую закономерность. Многие из моих товарищей были не местные, сыновья бывших нацистов. Постепенно я стал задаваться вопросами типа: откуда, собственно, появился этот Педер X. Грён, приехавший в пятидесятых годах и работавший то у одного, то у другого зажиточного крестьянина, и все из тех, кто были нацистами? Почему он водит дружбу с лавочником Тилте, владельцем гостиницы Торстенсеном и аптекарем Шлюттером, которые все тоже были не местными? При моем любопытстве от одной фамилии неизменно протягивалась ниточка к следующей, потом еще и еще. У меня закрадывались подозрения, точно же я ничего не знал, все могло быть случайностью и объясняться самым естественным образом. Но сегодня, когда я пишу вам это письмо, у меня есть возможность предъявить факты, поскольку я навел справки о каждом. О восемнадцати приезжих, составляющих «имущую элиту», за плечами которых отвратительное прошлое – служба у немцев, а у некоторых – высокие посты в НС.