Навуходоносор

Разбил глиняное колечко, которым был запечатан ящик, достал кусок кожи. Прочитал, побледнел, выпустил послание из рук. На кукольном личике Бел-амиту очертился ужас, она, прижав руки груди, вновь бросилась к нему, однако царевич еще более решительно прикрикнул на нее.

— Ступай же!..

Женщина пятясь, кутаясь в непомерно длинный кусок цветной ткани, спрятав лицо, выскользнула в коридор.

— Гонец! — крикнул Навуходоносор. — Иддин-Набу!..

Оба пыхтя, не уступая друг другу, ввалились в спальню.

— Немедленно Бел-Ибни ко мне. Будить, не взирая ни на что. Имеешь право тащить силой, — приказал он своему телохранителю. Когда тот удалился, спросил у восстановившего дыхание гонца.

— Когда это случилось?

— В третий день месяца улулу, господин. Эстафеты мчались во весь опор. Мой напарник свалился с коня у городских ворот.

— Хорошо, получишь награду. Иди.

В дверях воин столкнулся с запыхавшимся уману.

— Что случилось, Кудурру?

Наследный принц ответил не сразу. Первым делом подошел к окну, глянул на розовеющие, ясно видимые, будто вылепленные облачка, повел озябшими плечами, потом сказал:

— Царь Вавилона Набополасар, мой отец, ушел к судьбе.

Советник, не спрашивая позволения, так и сел на изумительной работы циновку, постеленную на полу.

— Осиротели… — только и смог вымолвить Бел-Ибни.

* * *

— …Я тоже полагаю, — сказал советник, — что медлить нельзя, но и бросаться что есть духу в столицу, не следует. Решение должно быть взвешено, оформлено подобающим образом, чтобы никому в армии в голову не пришло, что главнокомандующий оставил их своим попечением и приглядом. Теперь фактически ты, Кудурру, царь, поэтому стоит вести себя осмотрительней. Если, конечно, желаешь, чтобы твое правление долго было на устах людей.

— Ты опять об идеальном правителе? — усмехнулся царевич. — Самое время.

— У тебя нет выбора, Навуходоносор: либо попытаться стать им, либо тебе придется пролить реки крови, чтобы удержать власть. Об этом следует помнить ежеминутно, пока эта мысль не войдет в привычку.

— Туманно выражаешься… — царевич вновь почувствовал приступ беспричинного гнева. Стоп, осадил себя Навуходоносор, даже если Бел-Ибни виновен и заслуживает сурового наказания за попытки учить ученых, за назойливое стремление вмешиваться в дела правителей, когда его не спрашивают, все равно он прав в одном — теперь ему, вавилонскому царю, не пристало поступать как мальчишке.

Он подошел все еще сидевшему на циновке Бел-Ибни.

— У меня в руках армия! Войско, сокрушившее ассирийцев и египтян!.. Стоит мне только повернуть ее на Вавилон и вопрос будет решен.

— Да — согласился Бел-Ибни, — но в этом случае тебе придется бросить на произвол судьбы Сирию, Финикию, Палестину, а также Эдом, Моав, Аммон, Ашкелон и другие приморские города, гнезда смуты и неповиновения. Нехао получит передышку, что позволит ему собраться с силами. Как тогда быть с замыслом стремительно пройти берегом Верхнего моря и ворваться в Страну Реки, пока враг еще не опомнился от поражения под Каркемишем? Ведь ты именно это задумал, не правда ли?..

Навуходоносор не ответил — Нергал его побери, наставник опять оказался прав. Старик зрил в корень. Стоит только уйти из Сирии, как вся эта местная мелюзга, затаившаяся при его приближении, поднимет головы, начнет сколачивать коалиции, вступать в тайные союзы. Обратятся за помощью к правителю Мусри…

— Как же, о великие боги, найти правильный ответ?

Этот вопрос вырвался непроизвольно, как в те годы, когда Бел-Ибни по приказу Набополасара лупил его палками за пренебрежение уроками. Наставник умел заканчивать унизительное наказание захватывающими рассказами о тайнах мироздания, о тонкостях хода светил, о славных деяниях предков. Слезы мгновенно высыхали на смуглом лице халденка, он засыпал наставника вопросами. «Спрашивай, Кудурру, спрашивай, — ободрял Бел-Ибни только что выпоротого любимца. — В том нет ущерба твоей царственности, если все вокруг станет предметом твоего любопытства. В этом источник силы. Боги любят осмотрительно взыскующих истину…»

Бел-Ибни наконец удобней устроился на циновке, подтянул под себя пятки.