Назад к Мафусаилу

Марцелл. Пусть он чернит меня, сколько ему угодно, Экрасия. (Приподнимается и садится на траву.)Я сам мечтал о том же, что и ты, бедный мой Архелай. В один прекрасный день я тоже пришел к убеждению, что мой идеал красоты пошл, никчемен, скучен, что я впустую растрачиваю время и материал. Я тоже потерял охоту лепить руки и ноги, сохранив интерес лишь к голове и лицу. Я тоже ваял бюсты древних, только делал это не так смело, как ты, а втайне, скрывая их от вас.

Архелай(изумленный и взволнованный, спрыгивает с алтаря и становится позади Марцелла). Ты ваял бюсты древних? Где они? Неужели твое вдохновение угаснет из-за болтовни Экрасии и прочих дураков, которых сбивает с толку ее самоуверенность? Выставь свои работы здесь, в театре, рядом с моими. Я проложил для тебя дорогу, и, как видишь, ничего со мной не случилось.

Марцелл. Невозможно. Они разбиты. (Со смехом встает.)

Все. Как разбиты?

Архелай. Кем?

Марцелл. Мною. Вот потому я и смеялся сейчас над тобой. Ты тоже перебьешь свои статуи еще до того, как закончишь первую дюжину их. (Подходит к алтарю и садится на край рядом с новорожденной.)

Архелай. Но почему?

Марцелл. Потому что мы не властны вдохнуть в них жизнь. Живой древний лучше, чем мертвое изваяние. (Сажает новорожденную к себе на колени, та, польщенная, страстно прижимается к нему.)

Живое всегда лучше, чем то, что лишь хочет казаться живым. (Архелаю.)Ты начал с разочарования в красоте, которую создал сам, а кончишь тем, что разочаруешься в ваянии вообще. Чем искусней твоя рука, чем острей резец, тем ближе ты подходишь к правде и действительности, тем решительней отвергаешь преходящее очарование плоти ради непреходящего очарования духа. Но разве изображение, даже правдивое, способно удовлетворить столь высокие стремления? В конце концов та самая честность художника, которая побуждает тебя отринуть преходящее во имя вечного, вынудит тебя вовсе отречься от искусства, ибо оно лживо, а истинна только жизнь.

Новорожденная обнимает его и восхищенно целует. Марцелл встает, относит ее налево, опускает на скамью рядом со Стрефоном, так, словно кладет пальто, и невозмутимо продолжает.

Какую форму ни придавай мрамору, он останется мрамором. Статуя всегда только идол. Я разбил своих идолов, выбросил свои резцы и молотки; точно так же ты разобьешь свои бюсты.

Архелай. Ни за что!

Марцелл. Не торопись, друг мой. Сегодня я пришел не с пустыми руками, как ты вообразил. Напротив, я принес с собой такое творение искусства, какого вы еще не видывали, и привел сюда художника, который превзошел нас обоих настолько же, насколько мы превзошли своих соперников.

Экрасия. Быть не может! Нельзя превзойти величайшие произведения искусства.

Архелай. Кто же этот образцовый мастер, которого ты ставишь выше меня?

Марцелл. Я ставлю его выше себя, Архелай.

Архелай(хмурясь). Понятно. Ты решил сгрести меня в охапку и утащить за борт вместе с собой, чтобы только я не остался в живых.

Акис. Да перестаньте вы ссориться по пустякам. Это самое скверное в вас, художниках. Вечно вы делитесь на враждующие группки, и наихудшая из них та, где всего один человек. Кто же этот новенький, которым вы колете глаза друг другу?

Архелай. Спрашивай Марцелла, а не меня. Мне о нем ничего не известно. (Отходит от Марцелла и садится слева от Экрасии.)

Марцелл. Ты прекрасно его знаешь. Это Пигмалион.

Экрасия(негодующе). Пигмалион? Этот бездушный тупица? Этот ученый? Этот лабораторный червь?

Архелай. Пигмалион создал произведение искусства? Да ты просто утратил всякое художественное чутье, Марцелл! Этому парню не вылепить даже ногтя на пальце, не то что целого человека.

Марцелл. Не беда. Я сделал это за него.

Архелай. Что ты хочешь сказать, черт побери?

Марцелл(громко). Пигмалион, иди сюда.