Назад в юность

– Андреев, готовься помогать, иди мойся. Люба, будешь работать только с нами, у нас гнойная операция. Там два хирурга и медсестра, справятся. Второго анестезиолога пока нет, пусть наркоз даст дежурный.

Спустя несколько минут из первой операционной пришел анестезиолог и, покачав головой при виде больного, ввел его в наркоз.

Аркадий Борисович работал быстро и красиво. По свежему шву разрезал кожу и почти незаметную подкожно-жировую ткань. Сделав доступ в брюшную полость, вручил мне кохеровские расширители. Когда я раскрыл рану, из нее пошел такой гнилостный запах, что Люба, схватившись за рот, выскочила в коридор. Я же стоял, даже не пошевелившись. Удивленно посмотрев на меня, Аркадий Борисович сказал:

– Не ожидал от тебя такой реакции. Как бы нам теперь вернуть санитарку?

Но та с бледным видом уже зашла в операционную.

– Люба, подай сюда вон ту емкость.

Когда банка была принесена, хирург методично начал вычерпывать гной из брюшной полости.

Когда количество гноя уменьшилось, запах стал не таким едким, а может, мы уже просто привыкли к нему. Тонкая кишка была серого цвета и мутная, перистальтики почти не было видно. После откачки гноя мы стали промывать брюшную полость раствором фурацилина и делали это достаточно долго. Наконец, засыпав всю полость сухим пенициллином, Аркадий Борисович ушил операционную рану, оставив четыре дренажа для промывания. Потом, уже расстерилизовавшись, мы перегрузили мужчину на каталку и отправили в палату. Когда мы размывались, Аркадий Борисович вздыхал и все-таки выдал:

– Вот и такое бывает, Сережа. Вовремя не прооперировали, и такие дела. Шансов, конечно, мало, но все в жизни случается.

После того как мы переоделись, Аркадий Борисович пригласил меня в ординаторскую на кофе. Я пытался возразить, что у меня еще масса работы, но он настоял, сказав, что у меня вся ночь впереди. И вот мы пили кофе, а Аркадий Борисович осторожно расспрашивал меня о планах на жизнь. Постепенно разговор перешел на прооперированного больного, и мы сошлись на том, что такой инфекционно-токсический шок больной вряд ли переживет, несмотря на интенсивную терапию. Аркадий Борисович внимательно слушал мои высказывания. Наверное, наслушавшись больничных хирургов и посмотрев на меня сегодня во время операции, он уже ничему не удивлялся. Потом разговор перешел на возможность пересадки сердца, и, когда я высказал несколько соображений по этому поводу, он, пытливо посмотрев на меня, сказал:

– А знаешь, Сергей, у меня есть приятель, мы с ним заканчивали Киевский мединститут. Сейчас он высоко взлетел, но мы иногда пересекаемся, и мне кажется, что ему интересно было бы поговорить с таким соображалистым парнем. Признавайся, ты, наверное, в библиотеке уже все учебники по хирургии проштудировал, да, похоже, и по терапии?

– Аркадий Борисович, я их еще в школе начал читать, так что не удивляйтесь.

– Ну и прекрасно. Егор Николаевич вряд ли успел сказать тебе, что я являюсь руководителем кружка, в который он тебя пригласил. А вот тебе и тема работы – пересадка сердца. Дерзай, ищи литературу. На английском читаешь? Ну вот и хорошо. Если к весне что-то толковое получится, пошлем на конкурс студенческих работ в Москву, там как раз мой приятель будет задействован по общественной линии.

– Аркадий Борисович, а как зовут вашего однокашника?

– Думаю, ты о нем не слышал. А зовут его Чазов Евгений Иванович.

Поблагодарив Аркадия Борисовича за кофе, я отправился мыть полы в операционную.

А наш больной все же к утру умер. А я размышлял и думал, что даже с той техникой, с которой я работал уже на закате карьеры, такого больного мы, пожалуй, не вытянули бы.

* * *

Утром я возвращался домой еле живой, потому что пришлось приводить в порядок две операционные. У меня даже возникла идея не ходить на занятия, но потом я вспомнил, что сегодня гистология, и решил, что идти все же придется.

Почему-то у меня, до сих пор не испытывающего проблем с учебой, не сложились отношения с преподавательницей Галиной Федоровной Носковой. И по-моему, вся проблема была в том, что у меня, как и в первой жизни, ничего не получалось при перерисовывании в альбом гистологических препаратов из-под микроскопа. Причем чертежник я всегда был отличный, а вот с рисунками – полный провал. После того как мы перерисовали срезы в альбом и подходили к преподавательнице, она скептически оглядывала мою работу и ставила очередной минус в журнал, где почти у всей группы всегда стояли плюсы.