Вообще, события того проклятого дня, я плохо запомнил. Эмоции били через край, а я пытался все держать в себе. Все в голове путалось, мне кажется оказалось влияние подсознания реципиента — слишком я эмоционировал. И честно говоря, то, что со мной происходило, оказалось настоящей пыткой.
На следующее утро, тридцатого декабря, Озеров неожиданно приказал готовить казарму к празднованию нового года. До этого были лишь предложения, но всерьез их никто не рассматривал.
Для этих целей откуда-то привезли большую мохнатую сосну, притащили коробки с разноцветными стеклянными игрушками и запутанной мишурой. Скарба было немного, но вполне достаточно для того, чтобы мало-мальски украсить подразделение роты. Причем, все это было не новым. Кто-то из солдат высказал дельное предположение, что это добро принесли ротные офицеры, которым была поставлена соответствующая задача.
Настроение у всех было предпраздничное. Роте объявили, что физических тренировок и специальных занятий не будет аж до шестого января, что не могло не радовать. Но само собой, наряды по электростанции никто не отменял, то же самое касалось и дежурств по роте и КПП. Их заранее распределяли на неделю вперед. Изначально, график составлялся на целый месяц, но в него постоянно вносились коррективы, что было неудобно. К своему удивлению, на ближайшие дни своей фамилии я графике не увидел.
Из-за этого я ходил мрачнее тучи, места себе не находил.
В какой-то момент, не выдержав, решил подойти к командиру и напрямую поинтересоваться, буду ли я заступать в наряды по электростанции, пока меня еще не комиссовали.
Вообще начальник медицинской службы запретил мне ходить в наряды до первого января восемьдесят шестого года, и командир данное решение поддерживал. Кстати, по удачному стечению обстоятельств он так и не узнал, что я тоже стоял в наряде, когда приезжала иностранная делегация.
— Товарищ капитан, разрешите войти? — спросил я, заглянув в канцелярию.
— Ну? Чего тебе, Савельев? — спросил он. С недавних пор, его отношение ко мне сильно поменялось. Видимо, прилетело по шапке за то, что я устроил в зале совета.
— Пока я еще числюсь в учебном центре, разрешите мне ходить в наряды как всем?
Тот шумно выдохнул. Поднял на меня недовольный взгляд.
— Товарищ сержант, даже не знаю... — что-то мне не понравилось, как начался наш разговор. — Из-за того, что ты устроил на заседании военно-врачебной комиссии, по головке меня не погладили. Более того, новогоднюю премию мне уж точно не видать.
— А что именно я устроил? — уточнил я.
Потапов смотрел на меня недовольным взглядом и каким-то шестым чувством, я понимал, что насчет меня он уже все решил. Никаких поблажек и просьб от него можно не ждать.
— Ты пререкался с председателем комиссии! — он поднялся из-за стола. — Ты хоть представляешь, кто он? Уважаемый человек, да у него выслуги больше, чем у нас с Озеровым вместе взятых. Ты спорил с ним открыто, на виду у его подчиненных. А этого делать нельзя! Там был представитель из военной комендатуры, из министерства здравоохранения. Ты хоть понимаешь, что перешел все границы? Нет, вижу, что не понимаешь!
— Вся эта каша заварилась из-за Привалова!
— Может быть. А может и нет, — пожал плечами капитан. — В любом случае, по окончании января месяца, ты, Савельев, будешь комиссован. Ни в какие наряды по станции я тебя ставить не буду. Вдруг ты и там захочешь с кем-нибудь поругаться?!
— Товарищ капитан...
— Разговор закончен. Кругом, шагом марш из канцелярии.
От злости я едва не сорвался. Повернулся, от души долбанул кулаком по стенке шкафа, в котором стояли чашки, блюдца и ложки. От сильного удара они жалобно зазвенели.
Хлопнул дверью. От души хлопнул, аж со стены рамка упала.
Для срочника такое поведение недопустимо, однако никто меня останавливать не стал. И пусть попробовали бы, не знаю, чем это могло бы закончиться. От ярости меня буквально распирало изнутри. Хотелось рвать и метать. Чертов карьерист! Мог бы встать на заседании и вставить за меня слово, но он только бледнел и таращился...
Едва я вышел из канцелярии, нос к носу столкнулся с Горчаковым. Тот обмотался мишурой и бродил по казарме в таком виде, напевая песни.
— О, Леха! Я как раз тебя ищу! — радостно произнес он, протягивая мишуру и мне. — Держи! Поднимай себе настоение!
— Да нахрен она мне! — яростно проревел я, с трудом справляясь с накатившими эмоциями.
Артем посмотрел на меня таким взглядом, затем лишь махнул рукой и прошел мимо. Он что-то пробурчал себе под нос, но я не разобрал.
Весь день прошел ни о чем.
Тоже самое касалось и тридцать первого декабря. Я не сделал ничего полезного, просто тупо сидел в каптерке и ни с кем не разговаривал. Сослуживцы старались меня не трогать.
Лишь вечером меня немного отпустило.
Время, проведенное с самим собой, пошло на пользу. Здравый смысл, наконец, потихоньку начал брать верх над эмоциями и я стал думать рационально, анализировать и искать возможные выходы из сложившейся ситуации.