Назад в СССР 8

— Это ты откуда знаешь? — искренне подивился Алексей.

— Проверил.

— Как? Тоже незаметно?

Кажется, он начал думать, что я маг-иллюзионист, на людей морок навожу одним своим присутствием.

— Нет, конечно! Как можно за бороду незаметно дернуть?

— Слушай, Андрей, — Катков теребил пуговку на рубашке, застегнутую под самое горлышко. — Может, ты со мной поедешь? Отвлечешь его, а я вас и щелкну.

Я помотал головой.

— Поп хитрый, сразу поймет, что я не зря приехал — ведь я только что там был. Второй раз «дернуть за бороду» его не получится. Давай как-нибудь один. Про меня ни слова. Скажешь, что Горохов отправил. Делай больше снимков, на какой-нибудь он и попадет.

— Так и всю пленку извести можно. А почему его нельзя вызвать повесткой и сфотать официально? Пальчики откатать.

Очень уж не нравилось Каткову это задание, кажется, он готов был придумать что угодно, лишь бы за него не браться. Пришлось разъяснять, как малому дитяти, то, что он и сам бы понял, если б не дулся.

— Как ты себе это представляешь? — ответил я. — Уважаемого человека как урку на учет ставить? Тут основания веские нужны. И самое главное, говорю же, незаметно это надо провернуть. Чтобы он не догадался.

— А что будет, если он догадается? — в голосе собеседника сквозил страх.

Эх... Прав был Горохов, когда шутил — не получилось бы из Алешки маньяка, при любом раскладе.

— Много вопросов задаешь, Алексей. Бери свою «Смену», вперед и с песней. Только помни — незаметно надо. Чтобы объект как бы невзначай в кадр попал.

— Я лучше у местных «Зенит» возьму с широкоугольным объективом. Так его проще в кадр будет поймать.

* * *

— Вот, — я положил на стол Горохову потрепанную папку с подшивкой пожелтевших листов.

— Что это? — заинтересовался следователь.

— Что-то вроде личного дела отца Арсения. В Епархии областной взял.

— Не думал, что там такие документы на священнослужителей заводят.

— Я тоже считал, что они на пожертвования живут. Но нет. У них все четко. По закону они обязаны даже в профсоюз вступить и заключить с его органами трудовой договор. Они на бюджете сидят, стало быть, и документы на них имеются.

— Так-с... Посмотрим, — Горохов полистал подшивку. — Отец Арсений, в миру Арсений Леонидович Бондаренко, 1940 года рождения. Работал слесарем, закончил техникум. Угу... Потом принял духовенство. Служил в храме в Брянске, направлен по собственной инициативе в Цыпинск три года назад. Интересненько, — Горохов оторвался от бумаг и уставился на меня задумчивым взглядом. — Первая жертва Холодильщика, Витя Тетеркин, пропал тоже три года назад. Ложкин полгода назад. Знать бы еще, когда пропал тот, которого мы так и не опознали. Кстати, — вспомнил Никита Егорович, слегка прихлопнув ладонью по столу. — Портреты-то подростка развесили по городу?

— Во всех людных местах, и еще в школах, — кивнул я. — Вот только, мне кажется, на них он получился не очень похож. Художник три раза переделывал, но не то пальто. Оказалось, что с мертвого живого срисовать — задача нетривиальная.

— Ну так попробовали бы других художников.

— Отказались все, — развел я руками. — Они натуры тонкой душевной организации. Сказали, что трупы рисовать им муза не велит. Дескать, потом потерять ее могут навсегда.

— П*здят, как дышат, — скривился следователь, на всякий случай оглядевшись.

Но Светланы Валерьевны не было рядом, и можно было в эмоциях себя не ограничивать. Ведь известно, что нет такой высокодуховной мысли, которую бы наш человек не смог бы выразить в матерной форме

— Да знаю я, испугались просто, бывает. Один вот только маэстро карандаша и красок согласился, но ему, в принципе, все равно кого рисовать, он на жидком топливе. Денег не взял, две бутылки «Русской» за услуги попросил.

— Ясно, будем надеяться, что все-таки кто-нибудь по портрету узнает мальчика, — следователь снова углубился в изучение биографии священника.

Полистал бумажки, покряхтел и проговорил:

— В остальном ничего необычного я не увидел, Андрей Григорьевич. Ты его подозреваешь?

— Пока нет, просто проверяю. Как-то не очень он похож на ревностного служителя церкви.

— Это почему? — вскинул бровь Горохов, это у него получалось мастерски.

— Православная церковь совсем не приветствует курение.

— Что же это? Грех что ли? — удивленно проговорил следователь, подкуривая «Мальборо».

— Нет, но считается, — я улучил удобный момент, чтобы в непринужденной форме поведать шефу о вреде курения, — что табак вызывает зависимость, загрязняет смолами дух и тело, разрушает нервную систему. Курево противоречит христианским заветам, которые призывают поддерживать чистоту оболочки и равновесие ума.

— Хорошо, что я неверующий, — ухмыльнулся Горохов, затягиваясь. — Ну, а причем тут наш поп?

— В том-то и странность, что батюшка разрешал курить Сапожникову на территории храма. В его комнате, то бишь, келье, банка консервная с бычками обнаружена была.

— Ну, может, он втихаря от попа смолил?

— Может, — кивнул я. — Только когда втихаря это делают — окурки принято ныкать, а не втыкать поверх старых в переполненную пепельницу. Вы как в студенчестве курили? Прятали от коменды бычки в общежитии?