Я нехотя сел за стол. Хрен с ним, посмотрим, может, бабка и впрямь ясновидящая, и тогда ее можно будет использовать для поиска Холодильщика. Хотя советский милиционер так явно думать не должен. Но чем черт не шутит?
Ведунья, наконец, расположилась напротив и протянула через круглую столешницу мне высохшие скрюченные руки.
Я поморщился.
— Ну что застыл? Бери за руки, — приказала она.
Я осторожно сжал ее пальцы, но та перехватилась повыше и вцепилась в мои ладони, как коршун в цыпленка.
Я вдруг почувствовал неприятное тепло. Оно разлилось от кончиков пальцев по всему телу. Это еще что такое? Да ну на фиг, не может быть! Это просто кажется. Мне внушили, что-то должно произойти, и настроили на нужный лад. Как в том психологическом эксперименте с раскаленной монетой, которую нагрели автогеном на глазах у добровольца и приложили к его спине. Тот закричал от боли, хотя приложили-то ему другую, обычную монету комнатной температуры. Но одного не пойму, как на такое повелся я? Ведь всегда слыл человеком, который практически не поддается внушению.
Бабуля тем временем закатила глаза, смотрела вникуда белками. Что-то неразборчиво бормотала. Готов поклясться — изъяснялась далеко не на русском. Да и вообще языка такого я не припомню. Что-то гортанное и грудное слетало с ее кривых губ.
Глаза тоже захотелось закрыть, но я держался.
Тепло вдруг сменилось на озноб. Я почувствовал, как волоски на моей коже приподнялись, как шерсть оборотня. Перед глазами грязно-серая пелена. Я тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Блин, это что, такой мощный гипноз, мать его?
Тряси головой, не тряси, а голос бабки теперь я слышал будто сквозь сон. Врешь. Не возьмешь! Никому не дозволено гипнотизировать майора Нагорного. Это я что, вслух сказал? Отчетливо услышал свою последнюю фразу, будто проговорил во всеуслышание. Так, надо заканчивать этот цирк. Я выдернул руки, но оказалось, что меня никто давно уже не держит.
В голове вмиг прояснилось. Надо мной нависла карга:
— Очнулся?
— Я всегда был в себе, — попробовал я поспорить.
— Ты двадцать минут как в трансе сидел, — обеспокоенно проговорила Света.
Быть такого не может! Я глянул на часы. Вот блин, точно отключился. Как так?
— Все нормально, — успокоила гадалка Свету. — Его нельзя было трогать, он сам должен был выйти оттуда.
— Как все прошло? — я попытался натянуть дежурную улыбку. — Как там моя линия жизни, или что там?
— Ты проживаешь вторую жизнь, — вдруг заявила бабка, снова пыхая трубкой.
Оставлять такое просто так было нельзя.
— Ну, это всем известно, — хмыкнул я, — что в прошлом каждый из нас кем-то был еще. Кто камешком, кто собачкой. Как там у индусов заведено? Реинкарнацией, вроде, кличется. Еще Высоцкий про это пел.
Я даже проговорил вслух незатейливые строчки из его песни о переселении душ:
«Быть может, тот облезлый кот был раньше негодяем,
А этот милый человек был раньше добрым псом».
— Ты был человеком, — на полном серьезе выдала бабка. — Не очень хорошим для себя и окружающих. Судьба дала тебе второй шанс. Используй его.
— А иначе что? — хохотнул я, но вышло как-то совсем уж нервно.
— Ничего. Судьба заберет тебя обратно, как уже когда-то с тобой случилось.
Бл*ха. Это мне снится, или я действительно слышу, как какая-то ворожея раскрыла мою сущность? Едва ли не вслух сказала, что я... Как это называется — попаданец? Сидеть здесь было все равно, что прилюдно раздеться. Я не эксгибиционист и нужно срочно менять тему разговора, пока бабка лишнего не сболтнула — или я чего-то такого не спросил. Хотя очень хотелось... Спросить.
Я нацепил на морду ментовской официоз и придал голосу напускного скептицизма:
— Так если вы, Вероника Павловна, людей насквозь видите, может, и убийцу вашего внука поможете изловить? Ворожбой, так сказать. Узнайте там, — я мотнул головой, указав глазами в потолок, — по своим каналам. Кто этот чертов Холодильщик?
— Я уже говорила, — голос старухи скрипнул сухо, как ржавые петли двери. — Чтобы видеть, мне нужно присутствие самого человека.
— Хм-м... Прикажете к вам убийцу доставить? Если мы его доставить сможем, тогда вы нам, получается, не нужны будете...
Я старался говорить твердо, но это давалось непросто — ее взгляд, казалось, проникал внутрь меня и не то привязывал, а не то что-то так ворошил. Что-то давно забытое.
— Ты лучше запомни, что я тебе сказала, — настойчиво проговорила гадалка, — Не заставляй страдать людей вокруг тебя.
— Ну, это как получится, — в этот раз улыбнуться получилось искренне. — Все, кого я в каталажку упек, явно страдают. Потому как заслужили. А многих из них и в живых уже, наверное, нет.
Гадалка помотала головой — будто говорила с упрямым ребенком.
— Я про твое близкое окружение, — все напирала бабка. — Кто тебе ближе всех?
Если я буду вдаваться в подробности, то уже Света меня в психи запишет. Так что лучше бы нам заняться делом.