Пропущенные удары Теофила Стивенсона и Майка Тайсона по сравнению с этим — что котик лапкой. Я не получил сотрясения, так как уже упёрся затылком в канвас. Но приложило так, что треснули кости черепа.
Урод отжался на передних лапах и снова рухнул сверху. Я едва успел дёрнуть в сторону, и его башка с грохотом врезалась в пол, что товарища соперника ничуть не смутило. Он опять разогнулся и примерялся, чтоб ударить снова.
Попытки стучать ладошкой по канвасу ни малейших последствий не повлекли. Если бы товарищ Ибрагимов перестал бы меня плющить, ему бы, естественно, засчитали победу и отдали мои сто тысяч долларов. «Но он не услышал — он думал, дыша, что жить хорошо и жизнь хороша» (В. Высоций).
Моя жизнь, напротив, прекрасной не казалась и могла остановиться в ближайшие минуты, с проломанным черепом и брызнувшими мозгами. Так никакая дьявольская регенерация не спасёт.
Я извивался как червяк, ускользая от финишного удара, товарищ ревел от энтузиазма, бил остервенело и не особо точно. Практически полностью пропала видимость — глаза заплыли от гематом, и их залила кровь. Уже не Ибрагомова, а моя кровь.
Что обидно, почти не выдыхается, зараза! Удары стали редкими, но отнюдь не менее сильными. Канвас, наверно, уже давно получил нокаут, если бы у напольного покрытия присутствовали мозги.
Выбрав миг, когда горилла максимально отвёл голову назад, несколько ослабив хватку плеч, я провёл удар нукитэ, или рука-копьё по терминологии каратэ. Пальцы вонзились Ибрагимову в бок на уровне левого соска, пробив рёбра и проникнув до ладони… А на меня обрушился особо зверский удар!
Сознание угасало, уплывало… Останусь без чувств, он расплющит мне голову в блин!
Действуя больше на инстинктах, чем разумом, я вырвал руку из раны, согнув пальцы, и вдруг почувствовал, что сжимаю скользкий фрагмент ребра узбека! А тот, игнорирующий любую боль и любые ранения, отшатнулся особенно высоко, приготовив последний удар в этом бою…
Я всадил обломок ребра в ту же рану торчком. Так учили инструкторы «Вымпела» в Балашихе, правда, в качестве орудия поражения фигурировал нож или что-то подручное вроде шариковой ручки. Ничего, изогнутая половинка ребра пошла ему в ранку как дети в школу…
Он таки ударил. И попал. Это был кошмар! Похоже, лоб треснул, кости лицевой части черепа вонзились в мозг! Спасибо Создателю, не снабдившему лобные доли рецепторами, чувствительными к боли. Весь запас Ци исчез, убегая как в бездонную воронку, в попытке сохранить себе хотя бы призрак жизни.
Стабилизировав себя, я вдруг осознал, что дорогой товарищ из братской республики почему-то не бодается, а лежит на мне как любовник на любимой. Или любимом, прошу простить за голубую шутку, мне совсем было не до шуток.
Словно слона, спихнул его с себя и медленно встал. Видел лишь один глаз — через щелочку и расплывчато.
— Где мои сто тысяч долларов?
Сломанные челюсти и выбитые зубы не дали говорить членораздельно, дикция хуже, чем у Брежнева перед кончиной, но Рахимов понял и что-то суетливо прощебетал, вроде как: сейчас принесу.
Из другой галактики, ослабленный миллионами парсеков расстояния, донёсся голос Усманходжаева:
— Поздравляю, товарищ Матюшевич. Я проиграл четыре миллиона, но ничуть не жалею, что видел этот бой. Товарищ Рахимов поможет вам привести себя в порядок и рассчитается по справедливости. Идёмте, товарищи.
Ким не без труда разобрал мою просьбу: комнату с зеркалом, полотенце и никого рядом до утра. Спать в эту ночь мне не пришлось, сидя в отхожем месте и восстанавливая морду лица. Удалось не вполне, паспортной фотке соответствую, но работа ещё предстоит, но уже дома, в спокойной обстановке.
К самолёту ехали на машине ЦК КП Узбекистана. Сзади маячила ещё одна «волга» — наверняка с парнями из ПГУ.
Меня больше всего волновал досмотр в аэропорту. Сто тысяч рублей — слёзы, вместо долларов Рахимов, извинившись, вручил шестьсот тысяч деревянных, по примерному курсу чёрного рынка. И почти два миллиона поднял Ким на ставке, партчиновники играли за Ибрагимова. Лишь пара кинула по сотке на меня, всё же репутация непобедимого в боксе что-то значила, иначе весь банк за минусом комиссии тотализатора увезли бы мы.
Но и так тащим в Минск кошелёк размером с чемодан. Его непременно надо тащить в салон, а не сдавать в багаж.
Ким привык ничему со мной не удивляться, Стас охренел от увиденного во время боя и особенно потом после моего выхода из уединения. Получил двадцать тысяч в зубы, поэтому помалкивал. Ну а что делать — моё сверхъестественное выздоровление не стоило афишировать, раскрывая тайну регенерации, и точно также не годилось возвращаться из Узбекистана изуродованным. Если мой друг проболтается, ничего не поделаешь, но уж лучше после операции в Белграде.
Глава 17
17
Накануне