Назначенье границ

Все же приказ будет выполнен. Де ла Валле недаром столько сил вложил в подвластную ему армию. Не только в дисциплину и доверие офицеров, не только в обеспечение должного — и небывалого для Аурелии — снабжения.

Пять лет назад Марк получил назначение в Западную армию, стоявшую на границах Арморики, и, вернувшись с отчетом к д'Анже, покачал головой: «Делайте со мной что хотите, но при нынешних порядках я отказываюсь! Я так просто не умею…». Канцлер поинтересовался, чего же не хватает де ла Валле для того, чтобы принять командование, получил список необходимого и с улыбкой сказал, что семейству де ла Валле пора возвращать некогда конфискованное у коннетабля, ибо в те славные времена коннетабль закупал оружие и провиант на свои доходы. Марк тоже посмеялся: он предпочел бы остаться без поместий и доходов, но платить за все должна казна, а не полководцы.

Половину из требуемого он получил сразу, половину — в течение года. Легче де ла Валле не стало: хоть Западная армия и прослыла чудом, где платят — и вовремя! — жалованье, интенданты если и воруют, но мало и стыдливо, и не приходится закупать амуницию за свой счет, но тут же обнаружилось, сколь многих устраивали прежние порядки. Нет жалованья — значит, можно украсть, ограбить, отнять и чувствовать себя правым. Не хватает припасов — можно продать на сторону или своим же остатки, а крупу в котле заменить лебедой, все равно ведь разница уже незаметна.

Обиженных оказалось едва ли не вровень с довольными, но Марк равнялся только на мнение вторых, и пресловутое семейное упрямство де ла Валле победило, а служба в Западной армии стала считаться лучшим началом карьеры для юнца благородного семейства. Даже некоторые вильгельмиане, скрипя зубами, отдавали сюда своих сыновей. Многие вылетали прочь с треском или тихо, но многие и оставались. Сейчас те, с кем Марк начинал, в ком он опознал родственные души, уже служили на юге и востоке. На смену им пришли другие — и они тоже выполнили бы любой приказ своего генерала.

— К утру все армии выйдут сюда, к Рагоне. Они будут огорошены этим, и нападение их удивит. И если они к полудню все, все окажутся здесь в долине, наше дело — сделано. После этого нам не о чем беспокоиться. Этих армий больше не будет.

— Как? — настойчиво повторил Пьетро, потом уставился на приколотую к пурпуэну пышную белую розу. — Вот это нам поможет? Цветок?

Марк молча кивнул, глядя романцу в глаза. От розы исходило голубоватое сияние и тянуло холодом. Ди Кастильоне осторожно повел над ней ладонью, тряхнул головой.

— Это какой-то патриотический дьявол…

— Вы почти правы, Пьетро, — усмехнулся Марк. — И он на нашей стороне.

Может быть, стоило рассказать именно романцу о том, что на самом деле произошло несколько часов назад. Он бы понял, понял и гордился бы. Однажды его предки уже стояли на этой земле, историю их подвигов ди Кастильоне помнил наизусть. Но Марк поклялся хранить тайну. Ни о происхождении цветка, ни об остальном говорить нельзя. Да и как перескажешь ночной разговор? Слишком мало укладывалось в слова.

«Это — моя земля. Скоро она будет твоей…» — но дальше-то шел рассказ о рубежах и о том, что кто-то должен становиться землей, на которой живут люди. Как говорить об этом?

Пьетро улыбнулся привычной теплой улыбкой, откинул полог, пропуская генерала вперед. Де ла Валле вышел в рассветные алые сумерки, глубоко вздохнул.

Марку предстояло нанести этой земле жестокую рану. Видит Бог, не окажись он в безнадежном положении — не решился бы поступить так. Обратить плодородную землю в пустыню уже грех, но беда даже не в том. По ту сторону будут стоять люди, обычные живые люди, пусть они ошибаются, пусть несут на земли Аурелии разрушение и ненависть, но вильгельмиане верят в того же Бога, пьют вино и едят хлеб.

Дело не в них самих, а в том, что следует за ними по пятам. В крови невинных, которая прольется в землю и во тьме, что опустится следом.

И что подумают в Орлеане? Не приучит ли их случившееся ждать чуда вместо того, чтобы точить саблю и подковывать коня? Не покажется ли им, что всесожжение — лучший способ борьбы с врагом?

Никакого счастья полученная возможность остановить нашествие не принесла, только тоску и прорву опасений. Он знал, что поступает правильно, но предчувствовал и цену, которую придется заплатить. Не только ему, не только тем, кто погибнет в бою — всем. Даже тем, кого он спасет, оборвав с цветка первый лепесток.

Другого выхода нет, но этот тоже отвратителен.

— Сьер Дювивье, вам пора отправляться! — адъютант топтался у палатки, теребя в руках запечатанный пакет. Марк сунул ему еще и сумку с приказами канцлера. — Я хочу, чтоб через сутки вы уже были у д'Амбли!

Племянник канцлера обиженно хлопал глазами — ну как же, что-то затевается, а его генерал отправляет в тыл, с пакетом, который может отвезти любой вестовой. Марку очень хотелось надрать Ренье уши. Публично, чтобы обиделся и умчался галопом, не оглядываясь.