Назначенье границ

Хунерих, сын и наследник Гензериха, короля вандалов и ныне хозяина Африки, был женат на дочери Теодериха Толозского, короля везиготов. Союз севера и юга… и западная империя между ними. А теперь — все. А теперь — нету. Провернулось колесо. И на чем… Хунерих и среди вандалов жестокостью славился, и нрав свой не только на чужих срывал — жену обижал, детей бил, это известно доподлинно — пока корабли ходят, а купцы торгуют, пока священники и епископы пишут друг другу, патриций империи будет знать, что делается хоть в Константинополе, хоть в Карфагене… Хунерих бил жену, а она сварила ему яду. До обидчика не дотянулась, а союз отравила вмертвую.

Отчеты из Норика щетинятся палочками цифр, теперь до них дойдет дело, может быть, не сразу — но дойдет. Потому что за два моря отсюда женщина не выдержала грубости мужа.

Нет, не сходится, есть прореха в рассуждении, дыра, пропуск, пустота там, где должен быть мостик. Если бы Хунерих, узнав о покушении, от злости разум потерял, его жену сейчас не живой к отцу везли бы, а в саване. Или, скорее, в сосуде.

А если бы не потерял, или если бы Гензерих вовремя вмешался, мы бы ничего не узнали вовсе, совсем ничего. Слишком важен союз и для везиготов, и для вандалов. А зайди дело чересчур далеко, так умерла бы жена наследника от какой-нибудь южной лихорадки, тихо. Провинция Африка жестока к северянам.

Но ее оставили в живых — и отослали отцу с позором, изувеченную. После этого между вандалами и везиготами миру не быть. Пока жив Теодерих и пока живы его сыновья. Понимают это на юге? Понимают. А ведь Гензерих в этот брак вложил много надежд, и от многого отказался — предлагали и мы, и восточные соседи.

Что же там случилось? Неужели это отец приказал ей тайком отравить мужа… нет, не может быть. Или Хунерику предложили более выгодный брак? Но куда уж выгодней — не императорскую дочь же ему сватать.

Да и Евдокии, дочери Валентиниана, семь лет всего…

Если бы молния ударила в пол, Майориан бы не заметил — хотя, казалось бы, смотрел вниз на рыжую плитку, на светлое солнечное пятно.

Евдокия… Вот что пообещали Гензериху, и пообещали твердо. У императора нет сыновей, престол вполне может унаследовать зять. Это не обязательно, но возможно. За шанс получить империю, пусть не для себя, а для сына или, скорее, внука, Гензерих разорвет любой союз, и как угодно громко.

Валентиниан поступил умно, просто удивительно умно для себя. Нам больше не угрожает опасность с юга, нам не нужно оглядываться на вандальский флот, Теодерих остался один, с ним проще будет иметь дело… погоди, опять пропустил. Евдокия-то не свободна. Сговорена Евдокия. Обещана Гауденцию, младшему сыну хозяина улья, патриция империи, главнокомандующего. Это его, Флавия Аэция, сын, или, скорее, внук, должен был унаследовать пурпур — а не потомки Гензериха. Значит Валентиниан вел переговоры за спиной командующего? Разве могло такое быть?

Расплывается в глазах светлое пятно, пылинок не различить.

Не могло. Никто не посмел бы, даже император. И не вышло бы у Валентиниана до такого додуматься, не та у нашего богоспасаемого на плечах голова.

Значит, все, что произошло — не случайность, а вполне…

То, что отлетело в сторону — наверное, это был стол. Грохота Майориан не слышал, он вообще ничего не слышал, даже собственного голоса. Гулкая, звонкая, стеклянная пустота вокруг, и никак не получалось расколоть ее — даже словами, которых он не мог потом вспомнить. Они были правильные, слова: нельзя, несправедливо, недопустимо, не…

Они не попадали в цель, и от того было еще хуже.

— …как ты мог дойти до подобного?

Собственный голос казался чужим.

— Нос и уши были для меня неожиданностью, — спокойно сказал человек у окна. — Я бы не сообразил этого потребовать, недостаточно хорошо знаю вандалов. Это даже не Хунерих. Это Гензерих. Он так показывает, насколько польщен предложением императора и как далеко готов зайти в готовности служить ему. Если бы они ее убили или просто отправили назад, Теодерих все равно оскорбился бы, но через поколение союз можно было бы заключать снова. А теперь его сыновья, ее братья, тоже втянуты в дело. Кто бы из них ни стал королем, он не сможет переступить через то, что сделали с сестрой, да ему и не позволят.

Почему вокруг пусто? Куда все подевались, когда успели — и зачем? При свидетелях, при посторонних, может быть, проще было бы удержаться…

— Просто великолепно! Редкостная удача, верно?

Человек у окна кивает.

— Удача. Пока жив Валентиниан, можно много успеть.

Швырять тяжелый табурет бесполезно, но очень приятно. В стену, не в собеседника — в него бесполезно вдвойне и втройне. Эту замкнутую в себе уверенность в правоте не разбить, наверное, ничем. Насмешка — он говорит ровно о том же, о чем совсем недавно думал сам Майориан: успеть, выстоять, выиграть время. Вот так вот выиграть. Такой ценой.

— Для чего? Зачем? Мы стали хуже вандалов…