Назначение поэзии

В замечательной XV песне "Ада" есть знаменитое сравнение, которое особенно хвалил Мэтью Арнольд, и был прав- Оно покажет нам, как использует Данте эту стилистическую фигуру. Он говорит, что толпа погибших душ смотрела на него и на Виргилия сквозь полумглу:

i si ver noi aguzzeva le ciglia,

come vecchio sartor fa nella cruna

(и каждый бровью пристально повел,

как старый швец, вдевая нить в иголку).

Такое сравнение просто помогает нам четче увидеть все, что сообщил нам Данте в предыдущих строчках.

… А Клеопатра

Как будто спит, и красотой ее

Второй Антоний мог бы опьяниться.

Перевод М.Донского.

У Шекспира образ гораздо сложнее, чем у Данте, и сложнее, чем нам кажется. Грамматически это сравнение, но, конечно, "спит" — метафора. Сравнение Данте помогает нам яснее увидеть, какими были люди, оно объясняет; сравнение, употребленное Шекспиром, действует не вглубь, а вширь, оно что-то прибавляет к тому, что мы видели (на сцене или в своем воображении): мы вспоминаем о прелести Клеопатры, сыгравшей такую роль и в собственной ее жизни, и в мировой истории, и мы видим, что прелесть эта превозмогла самую смерть. Все здесь неуловимей, туманней и сложнее, и, чтобы это понять, надо хорошо знать язык. Когда поэты делают такие открытия, незачем спорить, кто из них лучше. Но если хотите, вся поэма Данте — огромная метафора, и в ее стихах отдельным метафорам места нет.

Поэтому лучше сперва привыкать к поэме по частям и останавливаться на том, что понравилось, ибо все равно ничего не поймешь полностью, пока не знаешь целого. Мы не поймем, почему на вратах ада написано:

Giustizia mosse il mio alto Fattore;

fecemi la divina Potestate

la somma Sapienza e il primo Atnore

(Был правдою мой Зодчий вдохновлен;

я высшей силой, полнотой всезнанья

и первою любовью сотворен),

пока не взойдем на высшее небо и не возвратимся оттуда. Но мы можем понять ту сцену, которая, первая из всех, поражает многих читателей — встреча с Паоло и Франческой трогает не меньше, чем любые стихи, и этого на первый раз достаточно. Ее предваряют два сравнения, таких же "объясняющих", как то, которое я приводил:

Е come gli stornei ne portan l`ali

nel freddo tempo, a schiera larga e piena,

cosi quel fiotto gli spiriti mali

(И как скворцов уносят их крыла

в дни холода, пустым и длинным строем,

так эта буря кружит духов зла);

Е come i gru van cantando lor lai

facendo in aer di se lunga riga,

cosi vid'io veniz, traendo guai,

ombre portate della detta briga

(Как журавлиный клин летит на юг

с унылой песней в высоте над горной,

так предо мной, стеная, несся круг).

Мы видим и чувствуем, что происходит с погибшими душами влюбленных, хотя еще не понимаем, какой смысл вкладывает в это Данте. Такая сцена сама по себе дает нам не меньше, чем пьеса Шекспира, которую читаешь отдельно от других. Мы не поймем Шекспира ни с первого чтения, ни с одной пьесы. Все его пьесы связаны, если читать их по порядку, и долгие годы уйдут на то, чтобы хоть как-то, хоть неполно, разгадать узор его ковра. Я даже не уверен, знал ли он сам разгадку. Вероятно, узор этот богаче, чем у Данте, но он и сложнее. Нам все понятно, когда мы видим строки:

Noi leggevamo un giorno per diletto

di Lancellotto, come amor lo strinso;

soli eravamo e senza alcun sospetto.

Per piu fiate gli occhi ci sospinse

quella lettura, e scolorocci il viso;

ma solo un punto fii quel que ci vinse.

Quando leggemmo il disiato riso

esser baciato da contanto amante,

questi, che mai da me non fia diviso

la bocca mi bacio tutto tremante.

(В досужий час читали мы однажды

о Ланчелоте сладостный рассказ.

Одни мы были, был беспечен каждый.

Над книгой взоры встретились не раз,

и мы бледнели с тайным содроганьем;

но дальше повесть победила нас.

Чуть мы прочли о том, как он с лобзаньем

прильнул к улыбке дорогого рта,

тот, с кем навек я связана терзаньем,

поцеловал, дрожа, мои уста.)

Когда мы найдем этой сцене место во всей "Комедии" и увидим, как связана эта кара с другими видами кары, очищения и награды, мы оценим глубокий и тонкий смысл строки, которую произносит Франческа:

se fosse amigo il re delP universe

(когда бы нам был другом Царь Вселенной),

или другой строки, такой:

Amor, che a nullo amato amar perdona

(Любовь, которая не прощает любви тем, кто любит[65]),

или, наконец, той, которую мы приводили:

questi, che mai da me non fia diviso

(тот, с кем навек я связана терзаньем).

Когда мы читаем "Ад" впервые, перед нами проходят чередой чудовищные, но ясные образы, они связаны, они друг друга дополняют. Вот мелькает человек, и мы запоминаем его по одной совершенной фразе, как эта, например, где говорится про гордого Фаринату дельи Уберти:

ed ei s'ergea col petto e colla fronte,

come avesso lo inferno in gran dispetto

(а он, чело и грудь вздымая властно,

казалось, ад с презреньем озирал).

Видим мы и длинные сцены, которые остаются в памяти сами по себе. Мне кажется, сильнее всего трогают при первом чтении эпизоды с Брунетто Латини (песнь XV), с Улиссом (песнь XXVI), с Бертраном де Борном (песнь XXVIII), с мастером Адамо (песнь XXX) и с Уголино (песнь XXXIII).