Не буди лихо (СИ)

Александра вновь взялась за перо и в задумчивости прикусила губу. Даже сквозь опийную одурь она понимала — происходящее с ней ненормально, неправильно. Это зло! Но от кого оно исходит, чем грозит? Написать Ивану Димитриевичу? Сердце ее радостно дрогнуло. Но она не знала, где он живет, и почему-то была убеждена, что записка, направленная просто на адрес полиции, никогда не достигнет своего адресата. Впрочем, Александра уже сомневалась и в том, что будет доставлена эта, в которой она лишь повторила то, что в своем первом письме: «Мишенька! Спешу сообщить, что со мной все в порядке. Я лишь немного приболела, и меня приютили добрые люди. Податель сего сможет проводить тебя ко мне». Потом подумала и добавила: «Сообщи Ивану Димитриевичу».

Ягуарьевна забрала записку и вышла с ней. Александра немедленно попыталась встать, но тут же вынуждена была снова присесть на кровать — ноги были словно ватные, голова кружилась. Услышав шаркающие шаги за дверью, она поспешно улеглась, вновь накрылась одеялом и прикрыла глаза. Графиня действовала не вполне осознанно, лишь интуитивно чувствуя, что ей необходимо таиться, скрываться, потому что все вокруг было пропитано опасностью, непонятной, не проявившей себя, а оттого еще более пугающей. Старуха, видимо, решив, что ее подопечная задремала, вышла. А Александра, переведя дыхание, вновь села, спустив босые ноги с кровати, и попыталась остановить вращение мира вокруг себя. Постепенно все успокоилось, и она получила возможность сосредоточиться. Она помнила лишь, что пошла лечить Олега Федоровича. Помнила ту боль, которую почувствовала, коснувшись его забинтованной головы, словно попавшей сюда из египетской гробницы. Потом была чернота…

Но как она оказалась здесь?! Если был обморок или она заснула, что обычно бывало у нее после того, как она помогала кому-то прогнать болезнь, то ее рано или поздно обнаружили бы и наверняка оставили бы в больнице! Не могли же ее просто выкинуть на улицу! Значит, она пришла в себя, и ее отпустили домой…

«Но почему я этого не помню? И почему у меня такое чувство, что я в опасности? Как же мне сообщить о том, где я?» Ей так хотелось, чтобы прямо сейчас рядом с ней оказался Иван Димитриевич! Именно он, никто другой! С его надежностью, неизменной заботливостью… «Ты трусиха и законченная эгоистка!» — упрекнула она сама себя, но от этого желание видеть Чемесова не ушло и даже не стало менее острым.

Более того, ей хотелось не только видеть его, она жаждала прижаться к нему, спрятаться, стать платком в кармане его пальто, пуговкой на жилете, нитью в его рубашке, фарфоровой чашечкой с голубыми незабудками в его крупных ладонях… Скрыться, спрятаться в ауре его доброй силы, его любви.

«Ты эгоистка! Тебе же прекрасно известно, что этого не будет никогда…» — еще раз одернула она себя, и чтобы окончательно не пасть духом, осторожно встала и медленно, балансируя руками, словно шла не по ровному полу, а по цирковому канату, двинулась к окну. Однако когда она, наконец, добралась до него, то поняла, что это ничем не поможет ей — окно упиралось в высокий серый забор, по бокам росли кусты, которые хоть и были сейчас, в середине февраля, лишены зелени, тем не менее, не позволяли видеть ничего, кроме тоскливой серости этой преграды. И хотя ей не удалось прояснить свое местоположение, Александра решила не сдаваться. Теперь она знала, что может потихоньку передвигаться, а значит, нечего было лежать. Теперь она будет «расхаживать» себя. Графиня даже сама с собой не решалась думать о возможности побега, но подспудно желала быть готовой к нему хотя бы физически…

* * *

— Савельев, разве ты не знаешь, что на посту спать не положено? — Чемесов устало потер лоб.

— Так я ж что, Иван Димитриевич? Я и не спал всю ночь. Только под утречко и задремал маленько.

— Маленько! — передразнил Иван и отвернулся.

— Иван Димитриевич! — просительно забасил рыжеусый гигант. — Не губите! Тридцать лет без нареканий… Сами знаете, со всяким может случиться…

— Ох, Савельев!

— У меня младшенький приболел. Проплакал всю ночь, а днем остальные архаровцы так по дому носятся, что не прилечь, а там уж и на пост заступать. Первый раз так осрамился — на службе заснул, и на тебе! Сразу такая беда случилась!

— Уйди, Христа ради. И слушать тебя тошно! У тебя под носом преступник туда-сюда ходил, а ты дрых бессовестно!

— Иван Димитриевич… Богом клянусь! Носом землю рыть буду, а найду гада!

— Уйди лучше! Уйди!

Савельев, пятясь, выбрался из кабинета Чемесова и тихонько прикрыл за собой дверь.