Не бывает прошедшего времени

Высокое почтение к слову формировалось у меня во времена, переполненные действием, но вызревало необратимо. Созрев, это почтение определило и способность к противостоянию «антисловам». Мне и доселе с трудом даются все песенные односложности, все «гей», «гоп», «ой», «ай», выкрикиваемые ритмично и на полном серьезе. Мне всегда жаль хороших слов, вросших в плохие предложения, как жаль бывает выдающегося футболиста, сломавшего ногу во время игры на пляже. Любовь к Шевченко пришла потому, что поэт был умен и честен, что все слова у него на месте, и ни одного случайного. «Кобзарь» был и остается песней на все времена; другие же песни жили вроде того, как сегодня живут необязательные телепередачи: светится окошечко в ящике, хочу — загляну туда, хочу — нет. Новые сокровищницы осваивались медленнее, возможно, потому, что Шевченко был высочайшим стартовым уровнем, а война — густейшим фильтром.

(Уже в Париже я прочел, что каждый третий француз и каждый второй рабочий в стране вообще не читают книжек, а восемь из десяти книг читают лишь двадцать процентов населения. Откуда им знать про войну?

Я перечитывал Элюара, величайшего, возможно, французского поэта наших дней, и наткнулся на сказанное им в разгар оккупационной ночи, в 1943 году; как жаль, что у слов этих мало шансов быть массово прочитанными и продуманными в современной Франции: «Перед лицом великой опасности, что нависла ныне над человеком, встают во весь рост поэты со всех четырех сторон французского горизонта. Принимая брошенный ей вызов, поэзия вновь перестраивает свои ряды, осознает значение таившейся в ней ярости, зовет, обвиняет, надеется».

Во все времена великих битв поэзия была на стороне справедливости. Песня также.)

Возвращаясь по собственному следу, я вспоминаю о песнях, о том, к примеру, что был у нас странный обычай переписывать слова: я читал песни как уважаемый, убедительный текст еще и потому, что рано научился читать и полюбил стихи как высшую форму исповеди. Все дополнявшее стихи казалось мне не столь важным — как конверт для письма.

Мне надо было сказать вам все это; я хочу, чтобы понятными были мои исходные позиции. Люди, которые чувствуют себя спокойно, объятые общностью дела, — счастливые люди. Общность песни — в какой-то степени тоже общность дела. Бывает также общность тишины…