Не доставайся никому!

Вошла в комнату и остановилась как вкопанная – с дивана у стены из-под толстого ватного одеяла на нее таращился заспанный растрепанный подросток.

– Обокрал, конечно. И с того добра ни копейки не взял себе. Антохиной бабе с пацаном отдал. Вот с той поры и говорит он со мной, и ругает, и советует, как баушка твоя давеча, – он подтолкнул ее в спину. – Ты не бойся, это Андрюшка. Местный он, из этого дома и подъезда. Родители его запили и из квартиры снова погнали, у них там шалман. Я и приютил. Пускай поспит, поест. Мне не жалко.

– Привет, – еле выговорила она и без сил опустилась на скрипучий венский стул рядом с диваном. – Я Алиса.

– Без тебя знаю, кто ты, – грубо отозвался Андрюшка, свешивая с дивана ноги в разных носках. – Чего уставилась? Бездомных пацанов никогда не видела, что ли?

– Не видела, – Алиса шумно втянула в себя воздух, реветь, наверное, ей сегодня все же придется. – Только в кино.

– Во, дядь Петь! Видал? – громко и зло рассмеялся подросток. – Я прямо из кино! Алиска твоя чего несет, а!

Аристов выглянул из-за платяного шкафа, который разгораживал большую комнату без окон на спальную и обеденную зоны. Громыхнул алюминиевым трехлитровым чайником, крякнул, бормотнул что-то маловразумительное и снова скрылся.

– Ты жизни ваще, что ли, не видала, Алиска? В аквариуме живешь, да?

Ноги Андрюшки в полосатом и черном носках опустились на ковровую дорожку, замысловатой петлей устилающую всю спальную часть. Он чуть помешкал, потом одеяло полетело в сторону, и Алисе пришлось до крови прикусить губу. Реветь от жалости на глазах мальчишки было нельзя, это значило обидеть его насмерть. Он вон какой говорливый и взрослый уже. И жизнь, похоже, знает лучше ее.

Но подлая жалость просто внутренности ей выворачивала. В носу щекотало, в глазах щипало, в горле будто нарыв вздулся.

Такую худобу она точно только в кино и исторических хрониках видела. В застиранных до дыр спортивных штанах чуть ниже коленей и майке-алкоголичке, наверняка с чужого плеча, Андрюшка запросто мог сойти за узника концлагеря со своими выпирающими ключицами, торчащими из прорех майки ребрами и руками дудочкой. Синие глазищи с плошку, синяки от недоедания в пол-лица, торчащие уши, пухлый рот, веснушки по вздернутому носу и всклокоченная, будто месяц не чесанная русая шевелюра.

– Чего зыркаешь? – Он выпятил нижнюю челюсть и засопел, раздувая аккуратные ноздри веснушчатого носа. – Не хрен на меня так зыркать, поняла? Дядь Петь, чего она, а?! Я щас уйду тогда, дядь Петь! Она реветь собралась, чего это, а?

– Ты, Андрюха, хорош бузить, – спокойно ответил дядя Петя, выбираясь из-за шкафа с вскипевшим чайником и парой разномастных чашек. – На баб внимания меньше надо обращать. Они ведь тебя сначала пожалеют, а потом и под венец поволокут. Не успеешь крякнуть, пацан.

– Чего?! – это Андрей с Алисой одновременно выпалили и на Аристова уставились. – Чего, чего?!

– Чай, говорю, пить давайте. Андрюха, неси колбасу со стола. У меня не сто рук-то.

Мальчишка метнулся за шкаф, вернулся с табуреткой и тарелкой с колбасой. Поставил табуретку возле дивана, застелил газетой, на нее водрузил тарелку, отобрал у Аристова чашки, расставил. Потом и чайник забрал, начал разливать кипяток.

– Ты с сахаром? – спросил он у Алисы, глянув на нее исподлобья.

– Я это… Не хочу чаю. Я пойду, наверное, – она чуть приподнялась.

– Сидеть, – веско обронил Аристов, и она снова опустилась. – Никуда ты не пойдешь, пока не расскажешь, что стряслось в харчевне той, откуда я тебя приволок.

– Ничего не случилось! – Она поспешно схватила чашку, куда Андрюшка всыпал три с верхом чайные ложки сахара, влил заварки и разболтать успел. – Все в порядке.

– Вижу я, в каком ты порядке, – отозвался Аристов ворчливо, сел на край дивана, подхватил с тарелки колбасу, сунул в рот сразу целый кусок, принялся жевать. – В гроб краше кладут. Может, увидала кого там, а? Куда-то утром ходила… Ничего не сказала, куда, зачем? Я же тебе хоть и не родной, но и не совсем чужой. Что-то типа крестного. А крестный папаша, он роднее всех родных. Знаешь почему?

– Почему?

От чашки с чаем, в которую она уткнулась, обдавало паром глаза, щеки. То ли от этого пара чертова, то ли от того, что эти двое сейчас смотрели на нее с бескорыстным, незатейливым участием, реветь хотелось все острее.

– Потому что крестный папашка, он богом послан. Что в нашем с тобой конкретном случае и подтверждается, дочка, – Аристов съел еще один кусок колбасы, потянулся за третьим и вдруг начал оправдываться: – Все мечтал, как выйду, так перво-наперво колбасы такой вот докторской куплю батон и съем разом один! Купил, а незадача случилась… Одному-то жрать и неохота! Пришлось вот Андрюху в гости зазывать… Кого там увидела, дочка, что так расстроилась?

Она уже не удивлялась и даже привыкла к неожиданным переменам тем в разговоре.

– Короля крестового, которого вы мне нагадали на картах, – выпалила она и заревела. – С подругой моей! Она… Она про него тогда сказала, что он мне не нужен, что он вообще может быть кем угодно, а сама…