Не доверяй мне секреты

– Ну хорошо, а теперь давай договоримся так. Ты перестанешь думать о Розе и начнешь думать только о том, что существенно в твоей жизни. Вспомнишь, что мы с тобой друзья, что ты умеешь рисовать и писать картины. Обещаешь?

– Да.

– Не слышу.

– Да, – говорю я немного громче.

Он прикладывает ладонь к уху.

– Да, да, да! – повторяю я совсем громко, ощущая в животе благодать. – Даю слово.

Потом мы сидим разговариваем и не можем наговориться, говорим обо всем, что придет в голову. Каково быть отцом или матерью, слушает ли он все еще радио в темноте, зарисовываю ли я до сих пор все, что попадется на глаза интересного. Уходит он около полуночи. Мы останавливаемся на верхней ступеньке крыльца, обнимаемся, потом он разворачивает меня кругом и подталкивает в дом.

– Встретимся завтра на гаванской стене?

Я киваю.

– В два часа нормально? Приводи девочек. Пора мне с ними познакомиться. Я же, в сущности, почти им дядя.

Провожаю его взглядом до конца улицы и только тогда вхожу в дом. Сердце стучит, тает от радости, губы болят – давно я столько не улыбалась. Юан и вправду самый близкий мне человек, ближе брата. Мы с ним росли вместе, практически не разлучались, куда он, туда и я. Конечно, бывало, и ссорились, даже дрались, но вообще нам хорошо было вдвоем. До сих пор, когда он рядом, я думаю о себе лучше, мысль о нем напоминает мне, какой мне хотелось бы быть. И как единственный человек, который знает все о гибели Розы, кроме нас с Орлой, конечно, он олицетворяет собой силу, которая разгоняет мои страхи. Слава богу, что он вернулся, для меня это подарок судьбы. У меня сегодня радостный праздник, радостней, чем все праздники Рождества и дни рождения, вместе взятые.

На следующее утро встаю рано, иду в душ, мою голову, сушу, причесываюсь так, чтобы хоть на что-то было похоже. Нахожу кофточку именно такого цвета, который бы выгодно оттенял мои зеленые глаза. Надеваю ее поверх белой футболки с длинными рукавами, натягиваю свободные брюки с глубокими карманами. Отыскиваю тени для век, полузасохшую тушь и губную помаду. Опорожняю посудомоечную машину, пишу на кухонной белой доске фломастером «Ушла в парикмахерскую», выкладываю на стол тарелку с ложкой. Насыпаю мюсли, заливаю молоком. Подношу ложку ко рту, останавливаюсь, закрываю глаза, делаю глубокий вдох. Начинаю есть, медленно, вдумчиво и осторожно, словно шум разбудит и привлечет к себе внимание демонов тревоги. Съедаю всю тарелку, чувствую такое облегчение, что хочется плакать. Но нет, я встаю, иду к зеркалу и улыбаюсь своему отражению, будто заново знакомлюсь с собственным лицом. Все еще худое, утомленное, но в глазах уже мерцает свет, которого я давно в них не видела. И если бы потребовалось описать этот свет, я бы назвала его светом надежды.

Когда муж с детьми возвращаются домой, я сижу и рисую; это простенькие наброски углем, портреты моих дочерей, частично по памяти, частично по фотографиям, украшающим кабинет Пола.

Пол заходит на кухню один – девчонки заснули в машине. Я показываю ему рисунки.

– Ну, что скажешь?

– А что, мне нравится, очень даже. – Он внимательно рассматривает каждый, по очереди подносит поближе к свету, вертит в руке и так и этак. – Можно, я оставлю их у себя? Вставлю в рамочки, повешу на стену.

Я прижимаюсь к его руке, улыбаюсь:

– Да они не очень-то хороши для этого.

– Ты меня прости, конечно, но я не согласен. Тем более тут сразу видно, кто есть кто.

Он тычет в рисунки пальцем и называет девочек по именам.

– Верно, – отзываюсь я. – У них позы разные. – Умолкаю, размышляю секунду. – Да, у Эллы осанка немного другая.

Вдруг он порывисто обнимает меня:

– Господи, я так боялся, что мы можем тебя потерять, – горячо шепчет он мне в ухо.

Я отстраняю голову, чтоб заглянуть ему в глаза:

– Пол, ты прости меня, в последнее время я была плохой женой и матерью.

Он хочет что-то ответить, но я закрываю ему рот ладонью:

– Не надо, я ведь понимаю, так оно и было. Но мне кажется, все может измениться. Я даже уверена, что у меня теперь все будет по-другому.

Он осыпает меня поцелуями, я крепко прижимаюсь к нему, мне хорошо, тело мое словно поет от близости с ним, я закрываю глаза и полностью растворяюсь в этом чувстве: о, какое это наслаждение, знать, что он меня любит, что я нужна ему, нужна гораздо больше, чем я могла себе представить.

Пол наконец отстраняется, но я снова притягиваю его к себе. Он смотрит куда-то через мое плечо, да, на входную дверь, и я прислушиваюсь. Снаружи доносятся крики:

– Папа, папа, ты где?!

Рука об руку мы выходим из дома и видим в машине извивающихся девчонок, которые пытаются освободиться от ремней безопасности.

– А, проснулись!

Пол вынимает Эллу, подносит к себе, и они трутся носами. Я обхожу машину кругом и отстегиваю Дейзи. Она немедленно забирается мне на руки и трется щекой о мою щеку.