Не доверяйте кошкам

Завершив разговор, я села прямо там, где стояла. Слезы полились сразу же, теплым ручьем. Я плакала и гладила ее растения. Она не увидит последнего цветения своего огорода. Эта боль отличалась от той, что я испытала, когда Давид разбился на скутере. В ней не было протеста, ярости, лишь безграничная печаль. Впервые это чувство меня настигло, когда умер соседский пес Торнадо. Пока мои родители разговаривали с его хозяевами, я сквозь приоткрытую дверь увидела его труп. Пес больше не лаял, не бежал ко мне со своим мячиком. Я бросилась в глубь сада и спряталась в яме за клумбой с лилиями. Там было мое секретное укрытие. Сейчас я бы многое отдала, чтобы снова там оказаться. В тот день мои родители искали меня, звали, но я не отзывалась. Мне нужно было побыть одной. Лишь с наступлением темноты отец, еще раз обыскав весь сад, пока полиция вела поиски на улице, увидел меня в свете своего фонарика, съежившуюся, как испуганный воробей. Он прижал меня к себе, и мы вместе заплакали. Это был мой первый раз, моя первая встреча со смертью, первый уход существа, которое я любила. С тех пор я видела и другие смерти. Второй случай произошел несколько месяцев спустя и преподнес мне важный урок. Когда скончался мой дядя Луи, я не плакала. Честно говоря, мне даже не было грустно. Я с ужасом осознала, что соседский пес был мне намного дороже этого ворчливого старика. Мне стало стыдно, но с тех пор я научилась смотреть правде в лицо. Когда честен сам с собой, не станешь любить людей только потому, что, по мнению окружающих, должна это делать, или потому, что в ином случае тебя будет грызть совесть. В горе человеком движет не логика, а нечто другое. Иррациональное чувство, со всей силой проявляющееся только в такие дни, как сегодня. Мадам Рудан умерла, и мне от этого очень плохо.

Когда я приезжаю в больницу, все обращаются со мной так, словно я ее родственница. Мне предлагают взглянуть на тело. Я соглашаюсь. Алиса не похожа на себя, я ее не узнаю. Может, из-за резкого света неоновых ламп, а может, потому что в ней нет больше жизни. Еще два часа назад я собирала ее урожай, а теперь стою здесь и не решаюсь коснуться ее лба, опасаясь того, что почувствую. И все же я должна дать ей этот прощальный знак любви. Меня встречает чудовищный холод. Я снова начинаю плакать, целую ее. Она не была мне родной, однако я знаю, что ее уход оставит в моей душе огромную пустоту.

— Как вы распорядитесь насчет похорон?

— Вам нужен ответ прямо сейчас?

— Хотелось бы знать, будете вы кремировать тело или предадите земле?

— Я ее похороню. На северном кладбище должен быть семейный склеп. Там уже лежат ее мать и отец. Вы уверены, что, кроме меня, нет других родственников?

— Это вам лучше знать. В ее карточке указаны только вы, и все бумаги она оформила на ваше имя.

— Какие бумаги?

Мой собеседник протягивает мне довольно пухлый конверт. Я выхожу и сажусь в коридоре административного крыла. Вскрываю конверт. Сверху фотография ее брата. Под ней официальные бумаги, документы с печатями нотариуса, доверенность, еще какие-то напечатанные листы. Все датировано одним числом и, похоже, было подписано на прошлой неделе, на следующий день после нашей последней встречи. Среди документов есть еще один конверт, на котором от руки написано мое имя. Я открываю его: