Не дыши!

День настал. В небе – палящее солнце. Под его светом я чувствую себя живой. Я снова могу сосредоточиться на позитиве, особенно когда смотрю на сияющее лазурью небо, которое, соединяясь с ультрамарином Гольфстрима, создает настоящую симфонию красок. В принципе, именно злосчастная маска помогла мне пережить эту ночь и страх перед жалами кубомедуз. Я чувствовала, что все закончится замечательно. Но никакие рассуждения не избавят меня от раздирающей боли у меня во рту. Есть и пить становится тяжело. Мне не по себе при мысли о том, что мне придется пережевывать пищу. Бонни, Полин и Лоис умоляют меня сделать несколько глотков высококалорийного напитка, чтобы хоть как-то восстановить утраченные за ночь силы. Сегодня ночью на мне опять будет эта маска, и, возможно, меня снова стошнит. Риск истощения высок. Бонни вызывает медиков. Они бессильны, пока я нахожусь в воде, и беспокоятся, что у меня будет отек горла. Ночью мне показалось, что начался приступ астмы, когда я сняла маску. Доктора остаются со мной на несколько минут и приходят к выводу, что мне было трудно дышать из-за переизбытка соли. Они возвращаются к себе, заклиная меня сообщить, если дышать станет совсем трудно. Мой рот весь изранен. Но это не станет причиной завершения моего марафона. Мы плывем дальше.

Ближе к полудню мне сообщают хорошую новость. Прошло 30 часов, приемы пищи занимают немного больше времени, чем в начале. Я спрашиваю Бонни, будут ли из-за этого проблемы, к примеру, возможно ли, что я отклонюсь на восток. Сейчас я останавливаюсь на 10–12 минут вместо рассчитанных семиминутных остановок каждые 90 минут. Из своей навигационной кабины появляется Бартлетт. Он сияет, словно только что выиграл в лотерею. Ликуя, Бартлетт сообщает, что в плане течения у нас все просто прекрасно. До сегодняшнего дня мы никогда не оказывались в столь выгодной позиции с Гольфстримом. Бартлетт предупреждает, что сейчас, пока Гольфстрим не изменит направление, я могу увеличить время остановок. В таком случае мне стоит пошевеливаться. Если Бартлетт доволен, то все довольны. А Джон сейчас просто в восторге.

Мы движемся вперед! В моей голове играет микс счастливых мелодий: Israel Kamakawiwi’ole Somewhere over the Rainbow

и Louis Armstrong What a Wonderful World. Мне плевать на боль во рту. Я пою эти песни целый день. Вместе с Israel и его волшебным голосом я не чувствую боли.

Someday I’ll wish upon a starWake up where the clouds are far behind me[50]

.

Я представляю нас с высоты птичьего полета: непреклонно движущуюся вперед флотилию. Ее центр – Voyager, справа, в семи ярдах от которого плывет человек, рядом с ним – каяки, а за каяками, словно дельфины по воде, скользят дайверы, постоянно ныряющие на глубину и проверяющие воду вокруг пловца. Финальным штрихом являются четыре корабля-носителя (два – позади и по одному на каждой стороне). Мы – это высокосинхронизированная машина. Работа в команде, стать настоящей Командой – вот то, к чему мы очень долго стремились. Как руки пловца слаженно и равномерно скользят по водной поверхности, так и каждый член команды выполняет свою роль с вполне понятной самоуверенностью профессионала. Сегодня, 1 сентября, все идет просто отлично.

Но в конце дня я теряю правильный настрой. Во время очередной остановки я спрашиваю, как далеко от нас сейчас Плая-дель-Кармен, думая, что мы в Мексике. А когда Полин и Бонни начали допытываться, когда я надену защитный костюм, я чуть не лишилась чувств. Оказывается, на часах было уже пять вечера, а я потеряла ощущение времени. Мои Помощницы говорят про разведку, на которой была Энджел. Она вернулась, почти на 100 % уверенная, что предстоящей ночью медузы меня не побеспокоят. А я не представляю, как фиксатор поместится в мой раздувшийся рот!

Естественно, ровно в 18.30 мне приказывают надевать костюм. Энджел оккупировала Voyager и постоянно переговаривается с Бонни. Последняя произносит самые желанные слова на Земле. Мне придется плыть всю ночь в костюме, перчатках, ластах и клейкой ленте. Но я смогу обойтись без маски! Энджел просто намажет мне лицо и шею зеленым гелем. Я зову ее. Она все еще в воде, недалеко от меня. Я спрашиваю, уверена ли она в том, что без маски я буду в безопасности. В защиту своего страха могу сказать, что воспоминания о последнем укусе еще живы, и я знаю, какая это боль. Энджел уверяет меня, что риск быть ужаленной сегодняшней ночью гораздо меньше, чем в предыдущую. Мне не нравится ощущать склизкий гель на всем лице, защитных очках, шее и шапочке, однако свобода от маски сейчас важнее. Я переворачиваюсь на спину, делая несколько глубоких вдохов. Внезапно вся тяжесть моего костюма улетучивается. Всему виной была неудобная маска.