Не играй в мои игрушки!

   К поднимавшемуся вопросу о книжном "пиратстве". Вот интересно, если бы нашим чудесным мэтрам, годами хранившим самые выстраданные и любимые рукописи в столе, кто-нибудь предложил: "Ребята, а я вот могу - в обход издательств! Давайте, вас будут читать тысячи людей, хотите? Денег, правда, не обещаю - но ВАС УСЛЫШАТ!" - стали бы упомянутые мэтры вопить о "пиратах, которые грабят"? Лев наш Николаевич Толстой хотел издавать для бедных за свой счёт дешёвенькие книжки - бесплатно раздавать; ему издатели не позволили. Михаил Зощенко, когда ему предложили издание собрания сочинений - бешеные деньги, советское время же! - отказался от позолоченной роскоши: "Хочу с диким читателем дело иметь". В действительности - считал, что его "уважаемые граждане" не купят шикарный многотомник, а работал для них - всю творческую манеру под них заточил. Умер фактически в нищете... а спасли бы его те деньги после знаменитого процесса.

   Многие ли великие писатели, влившие в Мировую Душу частички души собственной, жили богато и умерли в роскоши? И не напомните ли, кого из них остановила нищета? Жизнь новой книги для многих из них была важнее хлеба - не говоря о деньгах. Тот же, горячо любимый и глубоко уважаемый мною Зощенко, которого эвакуировали из блокадного Ленинграда, бросил всё своё небогатое имущество, ради того, чтобы иметь возможность вывести на Большую Землю чемодан с рукописями. Как на этом фоне выглядят современные щелкопёры, закатывающие показательные истерики из-за того, что кто-то не заплатил им за чтение книжки сомнительных литературных достоинств?

   Вероятно, в этом тексте выйдет многовато цитат, но просто не могу не напомнить мудрейшего Сашу Чёрного:

   Серьезных лиц густая волосатость

   И двухпудовые свинцовые слова:

   "Позитивизм", "идейная предвзятость",

   "Спецификация", "реальные права"...

   Жестикулируя, бурля и споря,

   Киты редакции не видят двух персон:

   Поэт принес "Ночную песню моря".

   А беллетрист - "Последний детский сон".

   Поэт присел на самый кончик стула

   И кверх ногами развернул журнал,

   А беллетрист покорно и сутуло

   У подоконника на чьи-то ноги стал.

   Обносят чай... поэт взял два стакана,

   А беллетрист не взял ни одного.

   В волнах серьезного табачного тумана

   Они уже не ищут ничего.

   Вдруг беллетрист, как леопард, в поэта

   Метнул глаза: "Прозаик или нет?"

   Поэт и сам давно искал ответа:

   "Судя по галстуку, похоже, что поэт..."

   Подходит некто в сером, но по моде,

   И говорит поэту: "Плач земли?.."

   "Нет, я вам дал три "Песни о восходе"".

   И некто отвечает: "Не пошли!"

   Поэт поник. Поэт исполнен горя:

   Он думал из "Восходов" сшить штаны!

   "Вот здесь еще "Ночная песня моря",

   А здесь - "Дыханье северной весны"".

   "Не надо, - отвечает некто в сером, -

   У нас лежит сто весен и морей".

   Душа поэта затянулась флером,

   И розы превратились в сельдерей.

   "Вам что?" - и беллетрист скороговоркой:

   "Я год назад прислал "Её любовь"".

   Ответили, пошаривши в конторке:

   "Затеряна. Перепишите вновь".

   "А вот, не надо ль? - беллетрист запнулся -

   Здесь... семь листов - "Последний детский сон".

   Но некто в сером круто обернулся -

   В соседней комнате залаял телефон.

   Чрез полчаса, придя от телефона,

   Он, разумеется, беднягу не узнал

   И, проходя, лишь буркнул раздраженно:

   "Не принято! Ведь я уже сказал!.."

   На улице сморкался дождь слюнявый.

   Смеркалось... Ветер. Тусклый, дальний гул.

   Поэт с "Ночною песней" взял направо,

   А беллетрист налево повернул.