Не имей сто рублей...

В общем, совсем мне тоскливо стало. Кроме всего прочего, как говорится, еще и за державу обидно! Не успела я эту мысль додумать, как Бартону позвонили, что за «Портным» выслан самолет. Импровизированная посадочная площадка была километрах в пятнадцати от лагеря, и Бартон повел Кругалевича к «Виллису». А тот, видя, как я старательно дымлю «дореволюционной» сигарой, насовал мне еще штук пяток.

— Нет, спасибо, не надо, — пыталась я протестовать. — Я такие крепкие не курю!

— Да берите, не стесняйтесь, у меня их много! На пару месяцев хватит!

— Пожалуй, я возьму, — согласилась я. — И остальные стоило бы раздать, поскольку через неделю или чуть больше они без предварительного выкуривания сами по себе превратятся в дым и растают!

— Как это?

Пришлось вкратце изложить нашу с Сережей теорию о взаимодействии объекта и энергии времени, в котором он находится. Можно было разговаривать достаточно долго, да Бартон стал торопить. Пришлось распрощаться.

Уселась я на крылечке Бартоновской землянки и стала курить эту совершенно невозможную, несусветную сигару, стараясь едким дымом забить собственное ощущение несчастности.

«Виллис» уже укатил, и только пыльный след еще стоял на дороге, а я все думала, что ничего этакого геройского нет в этом Кругалевиче, простецкий мужик. Какой-то свой такой, будто сто лет его знала. И с чувством юмора у него все в порядке. Может быть, именно такие вот ту, то есть эту войну и выиграли? Те, кто относились к ней, как к обычной, правда, довольно противной работе, не отказывая себе в случайно выпадавших удовольствиях? И еще одна мысль сверлила меня постоянно. Дожил ли он, Василий Степанович Кругалевич, не только до 9 мая 45-го, но и до осени 53-го? Ох, не знаю!

Жаль, Сережа психанул и на это свое дурацкое озеро снова умчался. Ему бы тоже было интересно послушать «Портного».

49. Нас извлекут из-под обломков…

Солнце тем временем клонилось к закату. Бартон так и не возвращался. Ну и хорошо, подумала я. После всего, что произошло, мне меньше всего хотелось оставаться с ним наедине. Санька, который под руководством Петренко изучал устройство станкового пулемета, не в счет. Сидеть сиднем мне надоело, и я решила прогуляться в сторону розовеющего неба. Тем боле, что в той же стороне находилось и озеро. Вдруг Сережа решит пешком прийти обратно, ведь совсем скоро, через пару часов нам уже нужно отправляться. Так и шла я, сама себе размышляла и любовалась красками заката. Даже не курила, потому что после той сигары надолго охота пропала. И еще прикинула, что так, пожалуй, и курить бросишь. Надо же, «Портной» натолкал мне целую кучу этих самых сигар, подумала я с улыбкой, шаря в кармане.

И тут мне в руки попались деньги. Наши, родные белорусские. Странно, за последние несколько дней совершенно отпала забота о хлебе насущном, поскольку нас поставили на довольствие. Не то, что в 92-м, когда столько усилий нужно было приложить для того, чтобы прокормиться, имея при этом полный кошелек! И даже постоянные реформы дензнаков, равно как и полное отсутствие современных в данный момент купюр не играли никакой роли. А все Бартон! Верно говорят, не имей сто рублей…

А закат сиял и пылал. Бывают в конце лета такие удивительные деньки, когда тепло, когда вечером спадает дневной зной и застывает нерушимая тишина. Ни ветерочка! Не колыхнется веточка, не пошевелится травинка, а воздух становится просто хрустальным. Странное дело, совершенно не верилось, что идет война, которая продлится еще почти год, что даже в эту самую минуту гибнут люди! Это было так нелепо и странно в такой прекрасный летний вечер, казалось бы, самой природой созданный для мира, отдыха и любви…

А вот об этом, о любви, пожалуй, лучше не думать вовсе. А то совсем душа в клочья порвется. Лучше идти вперед по пыльной дороге, смотреть на пурпурное небо и слушать тишину.

Какую такую, нафиг, тишину! И этого удовольствия меня кто-то лишил, поскольку все ближе и ближе раздавался какой-то рокот. Я было подумала, что на своем «Виллисе» возвращается Бартон, но потом прислушалась и поняла, что звук совсем иной. И приближался он с другой стороны, от озера. Что за дела такие?

Я мигом взлетела на ближайший пригорочек. Какая-то странная сила вдруг заставила меня двигаться почти неслышно и вообще всячески изображать из себя что-то среднее между герл-скаут и индейским охотником. Это, похоже, вдруг проснулась интуиция, которая проживает у меня в том органе, на котором я обычно сижу, и взяла бразды правления в свои руки.

Как я поняла буквально через минуту, она, то есть интуиция, сделала это как нельзя более вовремя. Ибо то, что я увидела с вершины пригорочка сквозь частокол молодых березок, мгновенно заставило меня забыть обо всем, а быстрее всего — о «неразрешимых» проблемах собственной жизни.

Разумеется, это был источник того самого звука, который так варварски разорвал очарование летнего вечера.