— То есть ты думаешь, что, выпав из своего времени, мы потеряли способность к энергообмену со всем окружающим миром?
— По крайней мере очень на то похоже.
— И сейчас живем исключительно запасами организма, — продолжала я. — Которые отнюдь не беспредельны.
Я задумалась. Действительно, все живые и неживые существа постоянно обмениваются энергией. Речь, конечно, не идет о так называемых энергетических вампирах, которые паразитируют на энергии других людей. Просто каждый замечал, что в хорошую солнечную погоду самочувствие улучшается, что в лесу или на берегу моря сил становится значительно больше, что после общения с животными успокаивается нервная система. И это — абсолютно нормально, это просто взаимодействие различных организмов. И не только организмов, а целых систем.
И вот мы оказались выброшенными из этой системы взаимодействия, стали «чужаками» в своем собственном доме. А чужое в здоровом организме всегда отторгается, обрекается на гибель.
— Выходит, нам грозит не только опасность того, что «дырка» закроется, но и еще одна, — высказалась я вслух. — Что мы, оставшись без взаимодействия с нашим миром, без его подпитки можем сами по себе погибнуть, несмотря на то, сколько еще просуществует «дырка»!
— К сожалению, ты, кажется, права, — задумчиво ответил Сережа. Как говорится, если не сгорим, так утоним.
— Ну, нет! Это уж дудки! — встрял Саня. — Мы обязательно проберемся обратно!
Конечно проберемся! Если не ради себя, так ради него.
…подумаешь, исчезнут несколько примитивных существ, потеряв свою физическую сущность и жалкую ментальную оболочку. Вряд ли они даже способны осознать, что с ними произошло. Да и какая разница, способны или нет? Его это никоим образом не волновало.
Нет, он не был тем, что принято называть воплощением зла. Это понятие было ему просто не ведомо. Как и абстрактная категория добра. Нельзя сказать, что он не испытывал вообще никаких эмоций. Например, зависимость от времени была способна довести его до отчаяния. Снова вспомнив об этом, он даже словно передернулся, выбросив во временной коридор ощутимую порцию энергии.
Но это были эмоции, непосредственно связанные с самим фактом его существования. Он, всю свою долгую жизнь проведший в одиноком созерцании, просто не способен был даже подумать о ком-нибудь другом, сопоставить свои поступки с восприятием иных существ. Его совершенно не интересовали ни факты из их жизни, ни их восприятие его самого. Никто и ничто, кроме него.
Он не был самовлюбленным нарциссом. Просто все ценности, которые у него были. заключались лишь в его собственном восприятии, в возможности проводить годы и века в созерцании Вселенной. А по сравнению с этим фактом ничто не имело значения.
А для того, чтобы снова отдаться созерцанию, ему необходимо было восстановить поврежденные функции физической оболочки.
И он с удвоенной силой углубился в прошлое.
Очень прискорбно, что он не мог выйти на происшествия, случившиеся с ним в другие сезоны планеты. Потому что он не раз находил осколки информации, которые говорили ему, что подобные повреждения с ним случались неоднократно. И не так уж сложно было их устранить. Но это, как правило, происходило в другие сезоны. И потому не оставалось ничего другого, как все больше углубляться в прошлое, чтобы найти те необходимые данные.
Попутно ему попалась другая полезная информация. Оказывается, он может, даже не обладая нужной информацией, собирать и накапливать энергию в своей частично поврежденной оболочке. Тогда, добыв нужные данные, он сможет сразу же воспользоваться накопленной энергией и восстановить свою структуру.
И из всех произошедших в аналогичный сезон событий, которые он уже вспомнил, словно из открытых источников, по временному коридору потекла энергия, наполняя его физическую структуру…
35. Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы — ехал поезд запоздалый
Мы продолжали беседовать о чем-то, а скорее всего, ни о чем. Раздалось очередное объявление машиниста:
— Осторожно, двери за…
Вдруг я снова почувствовала сгущающееся давление. Я даже мяукнуть не успела, только услышала Сережин крик:
— Держитесь!!!
На меня, а похоже, на всех нас, снова накатила волна страшной силы. Побелевшими пальцами я вцепилась в край сиденья, пока нечто колотило меня со всех сторон, сминая кости, завязывая в узел внутренности. Такое было ощущение, что живьем запихали в мясорубку с тупыми ножами. Ничего вокруг я не видела, не воспринимала. Только была дикая боль во всем теле, в каждой его разрывающейся клеточке! Казалось, уже целую вечность меня колесуют, предварительно обув в «испанские сапоги». Уже не было ни сознания, ни тела, только один сплошной страдающий комок.
Наконец, давление стало постепенно спадать. И также постепенно возвращалось зрение и слух.
— …щая станция — Олехновичи! — закончил сообщение машинист.
Неужели это мучение длилось всего-то пару секунд?