Не имей сто рублей...

Зато когда наступает время последнего вздоха, человек, как правило, это осознает. Может, и не очень точно, но чувствует, что все, мол, приплыли. Наверное. Я так думаю. По счастью, не пробовала умирать.

А вот что касается последнего сексуального наслаждения, то тут значительно все сложнее. Вряд ли человек достаточно точно может знать, что вот, именно сегодня, сейчас и произошел последний контакт. Разве что он непосредственно предшествует смертной казни или уходу в монастырь. И только с последним вздохом отлетает мыслишка: «Надо же, а ведь вчера (месяц назад, год, двадцать лет в этот же день — ненужное зачеркнуть!) я, оказывается, имел последнее сексуальное удовольствие в своей жизни!

А общего между ними тоже много. И без того, и без другого жить достаточно сложно. Можно, конечно, но не очень долго. Особенно без дыхания. Как правило на второй-третьей минуте такой жизни начинаешь испытывать некоторое беспокойство, а вслед за этим — существенные затруднения, а на четвертой, если нет предварительной тренировки, как раз и приходят те мысли, что вот тот вдох, который ты уже выдыхаешь, как раз и был последним.

С сексом проще. По крайней мере, без него можно прожить значительно дольше. Но разве же это жизнь! Хотя таких критичных и, прямо скажем, губительных последствий для здоровья при сексуальном воздержании не возникает. Как правило.

На такие философские размышления меня навело то, что на протяжении последнего месяца в его обычном понимании я несколько раз уже думала, что вот, все, вот он, тот самый последний раз, финальный миг удовольствия! Ан нет, ошибочка вышла! И вот сейчас, одиноко сидя на ночном берегу, докуривая сигарету, фильтр которой уже обжигал пальцы, я снова и снова возвращалась к тому же: что день грядущий нам готовит?

В конце концов, какая разница, что будет, если нам удастся выбраться?! Мы попросту будем жить. Я, Саня, Сережа. Останется ли Сережа с нами? Видит Бог, как мне этого хочется. Но если бы была какая-нибудь гипотетическая возможность выбора судьбы, то я предпочла бы, чтобы он даже ушел от нас с Саней, но остался жив.

Только сейчас, когда так велика опасность потерять и его, и Саню я осознала, насколько сильно я люблю их обоих. Ну, с Саней все, положим, понятно. Сын есть сын. А с Сережей… Я только сейчас почувствовала, что люблю его настолько сильно, что готова расстаться с ним. Лишь бы он был счастлив! Лишь бы мы все выжили. Завтра…

Я глубоко вздохнула. С приятной уверенностью, что смогу проделать это еще не один раз. По крайней мере, до утра. Щелчком я выбросила окурок прямо в реку, и огненным метеором он пронесся прямо в ночной темноте. Пора идти спать.

Наутро выяснилось, что грядущий день пока ничего не приготовил. То есть ничего такого, что можно было бы съесть. Так что пришлось готовить, как обычно, самой. Макароны с тушенкой на завтрак.

Наскоро перекусив, мы направились через Вилейку в сторону Любани, как раз туда, где при пересечении ничем не примечательной тропинки с шоссе стоит приметная раздвоенная сосна. Только до нее, до этой сосны, указывающей дорогу к Черному озеру, было еще ой как далеко!

Солнце жарило просто немилосердно. Создавалось такое впечатление, что еще не успев помереть, мы заживо попали в адское пекло. Казалось, асфальт плавился и прилипал прямо к шинам. Голова постоянно кружилась, да еще донимал запах дыма, который доносился буквально отовсюду. Горели торфяники.

К обеду мы едва миновали Любань, а ведь и после раздвоенной сосны еще ого-го сколько ехать было, да не по шоссе, а по лесной тропочке!

Ну, а во время привала Саня обратил внимание на еще один факт, который вряд ли можно отнести к отрадным. От волос давно уже остался только слабый ореол, окружающий голову, словно нимб. Сейчас дело обстояло еще хуже: оказывается, солнечный зайчик, отраженный от велосипедного зеркала, не сильно напрягаясь просвечивал сквозь Сережину грудную клетку. Прямо скажем, зрелище не для слабонервных! Санька только молча таращился, я же резюмировала:

— Судя по этому странному явлению, ты — человек с кристально чистой душой!

В ответ на это Сережа только хмыкнул.

Следовало поторопиться. То есть что там поторопиться, необходимо было мчаться изо всех сил, времени не было абсолютно! И мы, даже не вымыв посуду, снова рванулись вперед, невзирая на жару и дым.

Ближе к концу дня мы становились все более бесплотными, и даже велосипеды потеряли свои резкие металлические очертания. Хотя, надо сказать, однажды это сыграло свою положительную роль.