Не измени себе

Я стал обзывать себя последними словами: «Тряпка! Слизняк! Убожество!»

Когда я пошел на третью попытку, во мне бушевала ярость. Я готов был буквально искромсать планку. Разъяренно набежав на высоту, я сильно оттолкнулся и взлетел над ней, точно пушинка.

Сразу же я подошел к Габидзе и сказал:

— Спасибо.

Он ответил:

— Молодец. Из тебя толк будет.

Это были его первые теплые слова за все время нашего знакомства. Необычно для грузина Габидзе всегда выглядел замкнутым и колючим. Его интересовали только прыжки. Скупой на слова, настоящий фанатик спорта, он не обладал ни особой силой, ни ростом. Единственным козырем Габидзе была техника. «Технарь» — именно так его и звали в команде. Суховатый в общении, постоянно на чем-то сосредоточенный, он ни с кем особо не дружил, ни перед кем не открывался, поэтому никто и никогда не знал, что у него на уме и чем он живет.

2.12 Габидзе, как и предыдущие высоты, опять взял с первой попытки. Ник Джемс тоже. Я и Глухов — со второй. Все остальные прыгуны на этой высоте выбыли.

Установили 2 метра 14 сантиметров.

Я, Габидзе и Глухов воспрянули духом; нас осталось трое, а противник всего один — американец Ник Джемс.

Габидзе поманил к себе Глухова и меня, указал на переполненные зрителями трибуны:

— Они «болеют» за Ника, надо их сломать. Если то удастся, сломается он.

Первым к новой высоте понесся Джемс. Стремительно и одновременно легко, он чуть ли не полетел над землей. И вдруг в самый последний момент задел рейку носком левой ноги. Она звонко брякнулась в прыжковую яму, стадион ахнул и заволновался.

Американец был настолько убежден в своей победе, что просто не поверил в неудачу. Раздосадованный, он выскочил из ямы, сам поставил планку и тут же побежал обратно, чтобы сразу перепрыгнуть высоту со второй попытки. Его задержали судьи, принялись разъяснять, что нужно дождаться своей очереди. Ник нервно размахивал руками, не соглашался с арбитрами и никак не мог понять, как это он, бесспорный фаворит, сбил какие-то 2.14.

А в начале разбега, уже готовый к прыжку, стоял Габидзе. Он нервно подергивал тонкими усиками и ждал, когда американец наконец успокоится и сядет на скамейку. Он мешал Габидзе сосредоточиться.

Глядя на Ника Джемса, я почувствовал в его поведении «прокол». Обнаружилось, что он не такой уж стойкий, как поначалу казался.

С большим трудом судьям все-таки удалось унести американца из сектора.

Габидзе от негодования уже весь кипел. Это была его самая ответственная попытка. Его лучший результат равнялся 2.12, а сейчас стояло 2.14. И вдруг именно перед этой важной для него высотой такой хаос.

После сигнальной отмашки Габидзе свирепо ринулся вперед и неожиданно для всех взял высоту с первой попытки. Публика изумленно притихла. Было видно, как зрители недоуменно переглядывались.

Откровенно говоря, я не ожидал этого тоже. У меня тотчас возникло неприятное чувство, что я начал отставать. Словно перед самым финишем у тебя из-за спины вдруг вырвался не принимаемый тобой всерьез соперник и, полный сил, начал отрываться.

Я вдруг понял: догнать Габидзе еще можно. Но уже только догнать, а не победить.

Итак, Габидзе сразу получил преимущество перед нами. Во-первых, он был единственным, кто пока преодолел эту высоту. Во-вторых, Габидзе выигрывал у всех по попыткам. Ни одной из них он не испортил. Мне, Глухову, Нику Джемсу еще предстояло нервничать, напрягаться, чтобы перепрыгнуть эти 2.14, но даже в случае успеха мы все равно оставались сзади. По тем же попыткам.

Габидзе стал бесспорным лидером состязаний. Это свершилось, и это надо было быстрее осознать, чтобы как-то изменить положение.

Теперь я, Глухов, Габидзе, не говоря уже об американце, стали непримиримыми соперниками.

Я спросил себя:

«А почему не я? Габидзе каким-то чудом превысил свой личный рекорд на два сантиметра, но ведь следующую высоту он наверняка не возьмет! А у меня 2.17».

Я вновь предстал перед планкой. Во мне было только одно желание, жгучее, нарастающее, — победить! Я забыл обо всем: технике, тактике… Я лишь исступленно внушал себе: «Победа, победа, победа… Только победа!» Изо всей силы помчавшись вперед, я грубо свалил рейку коленом.

Побежал Глухов — то же самое.

На вторую попытку вышел Ник Джемс. Отвернувшись от планки, он вдруг достал из-под майки золотой крестик, что висел у него на груди, и на глазах десятков тысяч зрителей стал молиться. Затем сразу рванулся вперед. Но как-то суетливо, напряженно — я мигом заметил это. С большим трудом Джемс все же оказался по другую сторону рейки. Резко выскочив из ямы, американец радостно воздел руки и принялся подскакивать, как будто он перепрыгнул не 2.14, а побил мировой рекорд.

Публика ему зааплодировала, но уже вяло.

Во второй раз перед планкой встал я.

«Техника, — вспомнил я уроки Скачкова. — Когда стоишь перед высотой — любой! — думай об элементах прыжка. Подробно, неторопливо — только о них! Судьи, зрители, соперники — ничто не должно существовать. Отречься! На минуту, на две отречься от всего, чтобы все завоевать».