Не измени себе

Первой меня увидела Грекова. Она улетала с командой.

- Дмитрий! - воскликнула врач. - Ты?!

- Я.

- Без костылей?!

- Как видите.

- То есть у тебя все нормально?

- Абсолютно.

- Да-а... - протянула она. - А ведь у нас тоже был аппарат Калинникова.

- Что же вы его не применили?

- Ой, Митенька... Сложное это дело. Во-первых, никто толком работать с ним не может; а главное - он не нашего института. Чужой, понимаешь?

- Поэтому вы и говорили: "От добра добра не ищут". Верно?

- Я-то при чем? Ты лежал в моем отделении, но вела-то тебя не я!

- Не в этом дело... Что было бы, если бы я вас послушал? Сейчас бы я точно стоял перед вами на костылях, с укорочением в пять сантиметров. - Я добавил: Суть не во мне. В тех, кто поверил вам раньше и поверит в будущем.

Грекова опять неверяще оглядела меня с головы до ног. Чтобы она не сомневалась, будто вместо ноги стоит протез, я задрал брючину, показал ей голень. Врач изумленно помотала головой:

- И всего за пять месяцев?

- За четыре с половиной.

- Да-а...

Подошли ребята, среди них Звягин. Он пожал мне руку.

- Что теперь делать собираешься?

- Прыгать.

- Куда? В сторону?

- Попробую опять вверх.

- Дерзай, дерзай. Поглядим... Будь здоров! - И он пошел к самолету.

О прыжках пока не могло быть и речи. Надо было восстановить хотя бы половину прежней физической нормы.

Начал я заниматься еще в больничном спортзале. Дома продолжил - неуклюжие пробежки по квартире, затем на лестничной площадке. Через полтора месяца, когда я выглядел уже не так смешно, рискнул показаться на стадионе. Здесь, в привычной обстановке, я стал прогрессировать значительно быстрее.

Сына, как и обещал Людмиле, я взял к себе. Через суд. Сделал я это сознательно, чтобы впоследствии она не могла претендовать на него. Надо было учитывать ее вздорный характер.

Виктор вырос симпатичным, смышленым пареньком, но с хитринкой. Видимо, в меня. Ему исполнилось семь лет, с сентября он пошел в школу. Тетрадки, учебники, мешки для обуви, проверка уроков, ежедневный подъем в семь утра, готовка еды, стирка... - все легло на меня. Однако сына я баловать не собирался - в обязанность ему я сразу вменил уборку квартиры, мелкую стирку и самоконтроль. Сразу же я определил Виктора на плавание. Первые дни возил его в бассейн на машине, затем он сам стал ездить туда на автобусе. Я вовсе не собирался сделать из сына спортсмена во что бы то ни стало. Кем он потом будет - его дело. Единственное, что мне хотелось воспитать в нем, - это целеустремленность.

Я поступил в аспирантуру. "Психологическая подготовка прыгуна" - так назвал тему будущей диссертации.

Обо мне вновь принялись писать: "Буслаев на стадионе!", "Буслаев возвращается!", "Чудо доктора Калинникова", "Его новая высота".

Метод моего доктора получил еще более широкую огласку. Да и сам я в интервью больше говорил о Калинникове, чем о себе. Это было естественно - мы стали одним целым. Он поставил меня на ноги физически, я, опираясь на них, пытался подняться теперь духовно.

Доктор нередко наезжал в Москву, всякий раз мы с ним виделись и постепенно привязались друг к другу. Я уже знал обо всех его делах, он о моих.

Тем временем я решил наконец предстать перед планкой.

Я стеснялся и в зал явился вечером, когда все занятия были закончены. Что меня ожидает? Я сознательно оттягивал этот день. Планка должна была показать, на что можно рассчитывать в будущем. Я долго поправлял стойки, долго стелил маты, а главное - долго раздумывал, с какой высоты начать? Это был важный момент, я трусил. После мучительных колебаний решил пойти на один метр пятьдесят сантиметров.

Установив высоту, я прошел к исходной точке разбега, обернулся к планке. Сколько раз в жизни приходилось вот так смотреть на нее! А сейчас я снова трепетал. Я попробовал унять дрожь волей, не смог. Плюнул на волнение и побежал, надеясь заглушить его движением. И грубо сбил планку грудью. Сбил высоту, которую преодолевал тринадцатилетним мальчишкой!

Я понесся во второй раз - произошло то же самое. В третий... четвертый... пятый... двадцатый... Рейка шлепалась о маты, и вместе с ней, бессильный, ничтожный, сваливался и я.

Вконец измотанный, я сел и некоторое время переводил дыхание. Потом заплакал. Беззвучно, морщась от горькой обиды, точно ребенок...

КАЛИННИКОВ

Итак, я решил ударить по Зайцеву и его компании. Но действовать предстояло хладнокровно и расчетливо.

В ответ на мое письмо по поводу изобретения Зайцева двое его сторонников тотчас поместили опровержение, в котором обвиняли меня в безнравственности.

Я не отступил и попросил специалистов разобраться в тождественности аппаратов - моего и Зайцева. Они произвели тщательные сопоставления и написали заключение. Вот оно.