Не измени себе

— А знаете… Я лично буду приветствовать. Такого рода отвлечения, на мой взгляд, вам пойдут только на пользу. Мало радости размышлять о своих болячках. Если есть охота работать — валяйте.

— Вот за это спасибо, доктор. Утешили, ей-богу, утешили.

Врач критически осмотрел пишущего лежа Бориса, стал рассуждать сам с собой:

— Так-то оно так, конечно… Только, пожалуй, без глаз останетесь… — Почесал затылок. — Н-да… Придется просить плотника. — И к Дроздову: — Зайдет к вам Евсеев, наш плотник. Он у нас на все руки мастер. Соорудит вам нечто вроде полочки-пюпитра — и строчите себе на здоровье. Хорошо, что хоть правую руку сохранили.

— Когда летел через ограду, я ее, милушку, вверх тянул. Знал, что пригодится.

Доктор усмехнулся, оценив юмор, добавил:

— Слава богу, что вы голову успели в сторону откинуть.

Плотник проявил себя изобретательным человеком. Пока Софья Галактионовна подбирала в библиотеках книги по составленному Борисом списку, он соорудил отличную подставку, на которой можно было и писать, и держать раскрытой книгу. Подставка легко укреплялась и еще легче убиралась под кровать.

Работа над книгой с первого же дня пошла в хорошем ритме, Борис с энтузиазмом принялся за дело. Но он даже не подозревал, с какой надеждой за всеми его приготовлениями наблюдали его лечащие врачи — хирург Иванюков и невропатолог Чиков. Оба они выдержали нелегкую борьбу со своими же коллегами. В трехдневном споре они убедили главного врача дать возможность Дроздову трудиться в допустимых пределах, что, несомненно, поможет скорейшему его выздоровлению.

И больной не подвел доктора, не имевшего ни ученых степеней, ни громкого имени, но за тридцать лет работы накопившего огромный опыт. Дроздов в первый же день так увлекся работой, что забыл не только о боли, но и обо всем. Очнулся он от того, что к его плечу ласково прикоснулась нянечка.

— Обедать, милок. Обедать пора.

Дроздов поднял взгляд на пожилую женщину с круглым добрым лицом и не сразу понял, что она от него хочет.

— Я говорю… может, пообедаешь? А, сынок? А то совсем отощаешь.

Борис почти ничего не ел, даже вид еды вызывал у него тошноту. Но понимая, что надо поддерживать силы, все-таки ел. А тут при взгляде на куриную лапшу у него слюнки потекли. Из супа аппетитно торчала куриная ножка.

— С удовольствием поем, Полина Семеновна.

Няня ушам своим не поверила — так удивили ее слова и оживление самого трудного в их отделении больного.

— Да неужели поисть захотелось? Ах, голубок ты мой! Давай помогу.

— Ну, нет, Полина Семеновна. Самому пора себя обслуживать.

Увы, есть самому пока что было не таким простым делом, он быстро устал и честно в том признался.

— И на том спасибо, милочек. Сегодня пять ложечек, завтра семь, а там и пойдеть, и пойдеть…

Опорожнить тарелку все же не удалось и с помощью няни; есть хотелось, а желудок, видимо, отвык принимать такое большое количество пищи. Но уже сам факт, что он захотел есть, его самого приободрил.

За первую неделю он сделал мало, за вторую еще меньше, зато в следующую вдвое больше, чем за обе недели, вместе взятые. К концу месяца Борис из одной главы сделал три.

На переработку диссертации ушли почти четыре месяца. Рукопись перепечатали и по его просьбе отнесли профессору Резникову. Тот с Иваном Федосеевичем прислал записку:

«Борис Андреевич. Рукопись взрывная, потому, не спрашивая разрешения, я по ней прошелся. Малость притушил кое-где. Наука, если она наука, а не публицистика, не терпит жарких страстей. Хотел после перепечатки на машинке отдать вам, но не делаю этого. Лично отнес в издательство. Читают. Полагаю, рукопись весома, талантлива и очень важна политически. Надо стрелять, стрелять! А ваша рукопись, — довольно весомый снаряд.

Словом, ни пуха вам, ни пера.

Ждите дополнительных сообщений».

И дополнительные сообщения не заставили себя ждать… Рукопись приняли к публикации.

6

Опасения были напрасны: родила Женя хотя и преждевременно, но отличную, «полновесную и настоящую», девчурку, как выразился Иван Федосеевич.

— А вот ты родился дохленьким, — обиделась за «настоящую» внучку Анна Дмитриевна.

Женя рассмеялась. Она была весела и счастлива. Все у них вроде бы налаживалось. Бориса выписали из больницы, где он пролежал, по ее подсчетам, полторы сотни дней, а сейчас муж уехал в Пятигорск, в санаторий. С работой у него вот только все было как-то неопределенно, будущее его расплывалось в тумане, но для нее, Жени, это было не главное — главное, что Борис жил. Все остальное наладится и войдет в свою колею.