Не кормите и не трогайте пеликанов

Провидение заранее об этом позаботилось. Ему было угодно, чтобы 23 года назад в небольшом городке в штате Оклахома, в семье Салли и Джонатана Уоттонов, владельцев банковского холдинга, на свет божий после девяти месяцев заточения в материнской утробе появился младенец женского пола, получивший имя Мисси. Спустя 18 лет Мисси Уоттон закончила школу с весьма посредственными результатами, а потом поступила в университет Линкольна (штат Небраска) на специальность, название которой у нас не вытянут даже под пытками. На последнем курсе обучения в рамках программы международного обмена она оказалась в Лондоне, где сделалась частым гостем в квартире № – дома № – на Тэвисток-сквер. В указанной квартире с 1999 по 2011 гг. проживал гражданин РФ Самсонов Евгений Николаевич. Именно там Мисси Уоттон по ошибке передала своему случайному сексуальному партнеру Андрею А. вместо пластинок с наркотическим средством обычные геморроидальные свечи, разработанные хорватскими фармацевтами.

Сочинив у себя в голове этот текст от имени непонятно кого и непонятно кому адресованный, мысленно положив его на стол дознавателя, я вспоминаю, что читал нечто подобное об американском солдате, пропавшем без вести. Только того завалил балками рухнувший сарай, и он застрял под ними навсегда, а я увернулся от неблагополучной развязки и сумел выбраться на свободу.

После теплого аквариума на улице холодно. За дверями аэропорта, автоматически расходящимися, как Симплегадские скалы, темно и пусто. Нет пассажиров с вещами, носильщиков, таксистов, никого. Только вымороженный лиловый свет, растекающийся вниз от фонарей. Мелкий колкий снег вместе с ветром летит в глаза, в уши, забирается за воротник, словно хочет потрогать меня, пощупать, поздороваться, удостовериться, что я из плоти, что я готов вернуться в свой дом. Возле автобусной остановки мои мысли прерывает телефонный звонок.

Катя… Я совсем забыл о ней.

– Привет, Катя.

– Ты как? – в ее голосе я различаю участие.

– Лучше всех…

– Ну, хорошо, – вздыхает она и берет паузу.

Я тоже молчу. Подъезжает пустой автобус. Двери открываются, я поднимаю чемодан и забираюсь внутрь.

– А как тебя родина встретила? – в голосе ирония. Еще не успели толком помириться, а уже начинается.

– Кать, ну как ты думаешь? Оркестром встретила, цветами. Я даже забрался на броневик и произнес речь. Как Ленин в семнадцатом.

– Кто?

– Ленин.

– А, понятно. – “Катя не сильна в истории”. – Ты скучал?

– Да. – Я забираюсь на сиденье и ставлю на колени рюкзак.

– Врешь, – ее голос добреет.

Я вдруг начинаю понимать, что действительно скучал по ее телу, по ее губам, по ее красному пальто, ловко перехваченному черным поясом.

– Ну ладно… я, может, скоро тоже приеду.

– “Скоро” – это когда? – мне вдруг становится тоскливо и одиноко.

– Не знаю. Как все сложится. Может, через полгода, а может, через пару месяцев. Звони, если что.

(“Если что?”)

– Хорошо… Катя, хотел тебя спросить…

– Ну что?

– Как зовут твою дочь?

– Проезд не забываем оплачивать, молодой человек, – рядом со мной встает пожилая кондукторша в оранжевом жилете и смотрит на меня выжидающе поверх очков. Двери закрываются, и автобус, тяжело качнувшись, медленно трогается со своего места.

В трубке – короткие гудки. Сделав кондукторше страшное лицо, сую телефон в карман.

– Следующая остановка – железнодорожная станция “Олимп”, – объявляет водитель по громкой связи. Он произносит “Аэропорт”, “железнодорожная станция «Аэропорт»”, но мне почему-то слышится “Олимп”. Уважаемые пассажиры, не забывайте своевременно оплачивать проезд! Интересно, а как там поживает этот Валя со своей нежной попой? Деньги, я надеюсь, мне не придется возвращать?

Глава 4. Олимп

Улицы Петербурга, ежели зимой и ежели утром, неуютны, непригодны для обитания и напоминают вскрытые трубы, которые продуваются резким выдохом чьих-то могучих ледяных легких. Зимним утром тут все съеживается от холода: деревья, кустарники, постройки, решетки оград, скамейки, – и в воздухе растекается противная промозглость. Она забирается под пуховики, шубки, шапки, под костюмы, под футболки и, не встречая никаких препятствий, устремляется дальше, вглубь мясной толщи, к ребрам, позвонкам и нервам.

Возможно, это месть болотного божества, чья комариная идиллия была потревожена триста с лишним лет назад, возможно – всего лишь следствие соседства больших прохладных водоемов. Но, так или иначе, на улицах Петербурга ты чувствуешь себя не венцом творения, не хозяином, не олимпийским богом, а мясным ошметком, обычным мясным ошметком, впрочем, едва ли загораживающим пространство и создающим препятствие на пути воздушных холодных масс.