Не кормите и не трогайте пеликанов

Люди всегда остаются прежними, но изо всех сил стараются показать, что меняются, делаются лучше, щедрее, вежливее, цивилизованнее, что они хоть сейчас готовы стать добрыми либеральными европейцами, что 70 лет советской азиатчины были случайным недоразумением.

Я бросаю взгляд на бледно-зеленый фасад пятиэтажного дома. Треугольный фронтон, фальшивые толстопузые колонны, окна – огромные, в человеческий рост: в отличие от своих обитателей, постройки нисколько не пытаются показаться непостоянными. Напротив, они убеждают нас в обратном: смотрите, вот уже 300 лет, а мы всё те же, всё там же, всё так же давим каменными подошвами фундаментов дряхлое болотное царство, побеждая время, благополучно переживая сменяющих друг друга хозяев. Вон, пожалуйста, надпись For Sale белой краской и девять знаков телефонного номера. Можно позвонить, спросить, сколько тут всё сто́ит, – черт, я совсем забыл, деньги кончились. Петр Алексеевич, как кентавр из Апдайка, перед каждой лекцией выводил мелом на доске приблизительный возраст вселенной: цифра 5 и за ней длинной гусеницей нули. Причем нулей было так много, что взгляд сбивался, их считая.

Сворачиваю в переулок – и с разгона почти врезаюсь в низкорослого мужичка, одетого в серый пуховик.

– Придурок! – рявкает он, отшатнувшись. – Гляди, куда прешь!

Останавливаюсь, поправляю на плече кожаный рюкзак, качаю головой. Мимо нас с оглушительным треском проносится мотороллер.

– У меня зрение, – говорю я растерянно и грустно… Я почти слепой.

Поворачиваюсь и делаю несколько шагов. Ничего я не слепой. Вот только, жалко, зрителей вокруг нет.

– Извини, парень… – раздается сзади виноватый грубый голос.

Не оборачиваюсь, продолжаю идти, мотая головой.

– Слышь, парень! – кричит мужичок. – Извини, слышь?!

Из-за домов выглядывает сверкающий купол церкви, ковыряющий крестом небо. Как все-таки все они одинаковы, предсказуемы, эти прихожане. А что? Разве я теперь подлец? Я – наоборот. Я доброе дело сделал. Вернул брата моего меньшего на путь истинный. Привел его к покаянию. Причем гораздо быстрее, чем все эти попы, заглядывающие в сердца. Мужчинка этот сейчас почувствует свою душевную щедрость, преисполнится важности, довольный собой, зайдет в ближайший магазин, купит сигареты, не те, что обычно, а те, что подороже, потом закурит и задумается о своей работе.

Это было очень неприятно – целыми днями думать о работе. Проходила неделя, другая, а никаких сдвигов и перспектив у меня не намечалось.

Денег становилось все меньше, друзья перестали звонить. Я начал слегка паниковать – стал экономить на всем, полностью исключил спиртные напитки, курил теперь только самые дешевые сигареты. И когда я уже был изрядно напуган окружавшей меня пустотой, мне позвонила родная тетя. Пригласила на семейный обед. Сказала, что к ним придет в гости друг семьи дядя Яша, известный ученый, бывший ученик деда, а ныне эмигрант и профессор Сорбонны. Они всей семьей решили меня с ним познакомить.

– Заодно и про работу разузнаем, – пообещала тетя. – У дяди Яши везде много связей, он уж точно поможет.

Шанс нельзя упускать ни в коем случае, добавила она, Яша – ученик деда, всем ему обязан, и внуку вряд ли откажет.

Бывший дедушкин ученик выглядел, как и положено было выглядеть дедушкиному ученику, – по-ученому: вытянутое обезьянье лицо с серьезным, лукавым выражением, лысина, окаймленная седым кудрявым венчиком, костюм, непропорционально длинные руки почти до колен. Когда я вошел, он как раз говорил важные вещи. Если война, говорил он, – это очень плохо, а если на земле мир – это хорошо. То, что в магазинах сейчас продуктов мало, – тоже плохо, а когда их много – хорошо, потому что люди могут беспрепятственно их покупать и ими питаться. Курить вредно, заметил он, когда я выложил на стол сигареты, а спортом, наоборот, заниматься очень даже полезно (если в меру). Тетя, дядя, двоюродная сестра слушали все эти мудрые мысли с почтительным выражением лиц. На меня особого внимания не обратили, даже не представили ему, просто сунули тарелку и жестом показали на салат, очень грубо нарезанный: ешь! Я сел со всеми и тоже стал есть и слушать. За нынешнего президента я не голосовал, эпически развивал свои мысли ученик деда, но раз народ его выбрал, то теперь, уж извините, надо слушаться. Все затрясли головами, зададакали, да-да-да, конечно, если выбрали, то надо слушаться.

– Я сейчас много работаю, – пожаловался он, и погладил себя по лысине, – лекции, семинары, статьи, конференции.

Все сочувственно закивали, и тетя, набравшись храбрости, предложила ему, как главному, произнести тост. Он поднялся, одернул пиджак, вытянулся и принялся воодушевленно говорить: