Не кормите и не трогайте пеликанов

– Ладно, посланец богов, – сказал я, – не переживай.

– Здравствуйте, Алла Львовна, – Лугин кивнул проходящей мимо пожилой даме. – Чего он там знает про министерство? Колобок закатился за лобок. Цену себе набивает, благодетель хренов, чтоб мы стелились. В общем, ладно… Знаешь, где кадры?

Он остановился посреди коридора. Я кивнул и молча протянул ему руку.

– Сам найдешь? Слушай, в общем… – он замялся. – Стольник до послезавтра не одолжишь?

Я полез в карман.

– О господи, – он помотал ладонью. – Я ж забыл…

– Да ладно, – сказал я, доставая кошелек. – Заработал, как говорится. Держи. Может, двести?

– Да нет, – отмахнулся он. – Только стольник. Послезавтра верну. Просто деньги забыл, а после работы пивка хочется.

Захожу на кафедру. Бросить прощальный взгляд, спеть лебединую песнь, плюнуть на могилы, чтоб как следует запомнили. О, вот вы где все, боги олимпийские. Дина, надо же, охотница наша, новую прическу себе сделала, наверное, любовника завела. И эти вон сидят, будто к стульям приклеены. С заведующим точно здороваться не буду. Или, может, поздороваться? Все-таки делать что-то – проще, чем не делать. Я давно заметил, что неделание забирает куда больше сил. Обвожу помещение прощальным, как самому себе обещал, взглядом и почему-то чувствую, что всё это как будто впервые вижу и что встреча с этими людьми, конечно, приятна, но вовсе не обязательна и не существенна. Это помещение, где они сидят, мордами в книги и газеты, уже само по себе встреча, и других встреч не нужно. Раньше всё мне тут казалось нелепым, диким. Всё виделось несуразным сочетанием предметов. Деревянных, древесно-стружечных, пластиковых. А теперь, обнаружив низость обитателей, я вижу совсем другое – торжественную встречу великих времен. Вон – дореволюционные шкафы, сверху донизу набитые мудростью академиков, вон посреди – два ряда желтых советских столов, изувеченных тощими шариковыми ручками студентов. А вот – широкие пластиковые евроокна с видом на Неву. Время собралось, открылось здешней жизни, и я чувствую прилив счастья, хотя, возможно, и даже скорее всего, оно будет недолгим. Прежде здесь располагался будуар княгини и царил неспешный салонный разврат. Теперь о будуаре и о неспешном разврате тех лет ничто уже не напоминает. Сейчас всё это делают быстро, по-собачьи.

Дина поворачивает голову в мою сторону и машет мне рукой:

– Чай будешь?

– Спасибо! – Я иду к ее столу.

Дина смеется:

– “Спасибо, да” или “спасибо, нет”?

– Спасибо, нет.

Дина поднимается, подставляет щеку, и я с размаху ее целую.

Дине я всегда нравился. С того дня, как появился на кафедре. И она мне – тоже. Лицо правильным овалом. Крупные, подведенные черным глаза. Крепкое короткое туловище, могучие крестьянские груди. Какое-то недолгое время я провел в романтических мечтах о Дине, подглядывал за ней в столовой, пока не познакомился с ее грозным братом-спортсменом. Дина мне намекала, что грозный брат-спортсмен – не такой уж повод лишать себя счастливых минут, но я решил не рисковать. Тем более он мне понравился. Широкие плечи, бицепсы, трицепсы, гладкие, отполированные черты лица, несколько обобщенные, как у античных богов в европейских парках. Он был профессиональным спортсменом, подрабатывал как врач-массажист и еще неплохо играл на гитаре. Объяснил мне, как правильно отжиматься, и сказал между прочим, что благодаря отжиманиям пришел к Господу. Я удивился, возразил, ведь для этого требуются как минимум молитвы, бдения, посты, чтение священного писания, священные предметы, иконы, но он только рукой махнул и сказал, что так можно только запутаться. Лучше отжиматься, сообщил он, сразу смирению научаешься, сразу понимаешь, кто ты есть, где тебе предел положен. Книги, говорил он, можно читать хоть до бесконечности, толку никакого не будет. А с отжиманием так не выйдет. Где-то упрешься в границы возможного и больше, чем Бог дал, не отожмешься. Я тогда не нашелся, что возразить, и перевел разговор на другую тему.

Дина весело смотрит на меня:

– Виссарионыч заходил.

– Да ну?

– Час назад, – кивает она. – Про тебя спрашивал.

Дина открывает ящик своего стола и достает степлер:

– Где, говорит, этот молокосос, я, говорит, ему мозги прочищу.

Дина щелкает степлером и скрепляет две бумаги.

– И прикинь, на меня, главное, наехал, и так грозно. Ваши, говорит, иностранные студенты без анализов учатся. Чтобы завтра, говорит, все до единого были в поликлинике и сдали говно на кал. Прикинь? Прямо так и выразился. Особенно, сказал, африканцы. А если не сдадут, пусть, говорит, убираются к своим обезьянам. Прикинь? А тут как раз заходит Ого.

– Кто заходит?

– Ну, Ого, стажер из Нигерии.

– Дина, слушай, я увольняюсь.

Дина замирает на стуле и широко распахивает глаза:

– Прикалываешься?

– Нет, правда…

– О дурак!.. – она качает головой.

– Дурак, – соглашаюсь я. – Ты мне с документами поможешь?

Дина страдальчески морщится: