Не кстати и кстати. Письмо А.А. Фету по поводу его юбилея

Если досадно видеть, что сухие труды серьезных ученых совершаются в уродливой и вовсе уже несерьезной одежде, то что же можно чувствовать, видя, именно – видя глазами, что русские люди до сих пор еще и на балах танцуют, и свадьбы играют, и праздники такой радужной

поэзии, как Ваша, празднуют все в том же куцом трауре, который Запад надел с горя по своему великому, религиозному, аристократическому и артистическому прошедшему!

Разве у нас есть такое великое прошедшее

?

Разве у нас нет уже никакого русского будущего? Пусть так думает В. С. Соловьев, если ему это утешительно! Доказать он этого нам в точности

не в силах.

Верить же ему мы не обязаны. Верить даже и тому, что нам кажется по рассудку неправдоподобным, можно только в порядке строго религиозных мыслей и чувств. Но сочинения г-на Соловьева не катехизис, одобренный св<ятым> Синодом или патриархами; и сам он нам не папа, и не оптинский или афонский духовник.

Мы можем его с удовольствием и даже иногда с наслаждением, благодаря его дарованиям, читать и слушать, но слушаться его никто не обязан без ясных доказательств; и потому я нахожу, что относительно русизма

вообще (а следовательно, и относительно форм внешнего быта), гораздо вернее и приятнее разделять надежды Конст<антина> Аксакова, Хомякова и Данилевского.

Они находили, что обретение или создание красивых и своеобразных форм этого быта будет вернейшим признаком полной зрелости и эмансипации русского ума и чувства.

Страстная идея ищет всегда выразительной формы.