Не мешайте палачу

– Вы не могли бы узнать, пользуясь своими связями, по какому делу этих двоих вызывали на Петровку? Может быть, что-нибудь прояснится. Вы же понимаете, характер моей службы таков, что…

– Не нужно ничего объяснять, – улыбнулся Стасов. – Как профессионалу мне понятна ваша обеспокоенность. Вы хотите, чтобы я попробовал сделать это прямо сейчас?

– Если вас не затруднит.

– В таком случае у меня будет встречная просьба. Пока я буду дозваниваться и искать нужных людей, пусть кто-нибудь из ваших мальчиков пригонит сюда мою машину. Она осталась возле школы, где учится моя дочь. Не хочется терять время.

– Разумеется, – с облегчением согласился Минаев, радуясь, что Стасова не пришлось долго уговаривать. – Давайте ключи от машины, я пошлю Игоря.

– Ключи у меня забрали, – усмехнулся Стасов. – Но я не в претензии. Когда речь идет о генерале из ФСБ, какие могут быть обиды.

Минаев отправил Игоря за машиной и вернулся в комнату, где Стасов уже названивал кому-то из своих знакомых. Ему все больше становилось не по себе. Почему Чинцов держит в своем окружении уголовников? У него что, совсем крыша съехала? Или он настолько беспечен, что не проверяет своих приближенных, а они за его спиной занимаются темными делишками?

– Саня? – говорил Стасов, набрав очередной номер. – Приветствую, Стасов беспокоит. Нормально, спасибо. Жив пока. Саня, время к ужину, не буду тебя терзать долго. Ты не знаешь, кто сейчас сидит в кабинете, где раньше дед Ваганов был? А то я туда сунулся, как к себе домой, а там мужик какой-то незнакомый. Неудобно. Я у деда папочку одну хранил, она у него в сейфе лежала, пока я на пенсию оформлялся. Сейчас она мне понадобилась, пришел, и вот… Как? Селуянов? Нет, не знаю. Зовут его как? Коля? Ладно, спасибо.

– Светик? Привет, Стасов. Не в службу, а в дружбу, дай мне домашний телефончик Селуянова. Да ладно тебе, Светушка, это наши мужские дела. Не сердись, рыбка, ты же видишь, твой-то телефон я наизусть помню. Спасибо тебе, красавица моя.

– Николай? Добрый вечер. Моя фамилия Стасов, я до недавнего времени работал в РУОПе. Я прошу прощения, что беспокою дома, но у меня небольшая проблема…

Минаев напряженно вслушивался в короткие реплики Стасова, стараясь угадать, какие слова доносятся из телефонной трубки. Наконец Владислав закончил разговор и повернулся к нему.

– Фамилии этих деятелей – Яковлев и Обидин. Их допрашивали в связи с каким-то эпизодом в гостинице «Россия». Самоубийство известного криминального воротилы. И еще что-то, связанное с Самарой. Вам это ни о чем не говорит?

– Нет, – пожал плечами Минаев как можно равнодушнее. – Совершенно ни о чем. Не представляю, какое отношение эти двое могут иметь ко мне. Что ж, Владислав Николаевич, спасибо вам за помощь.

Проводив Стасова, генерал снова вернулся в комнату. Квартира эта была конспиративной, надо было одеваться и ехать домой. Но сил не было. Людей Чинцова вызывали в связи с Самарой и гостиницей «Россия». И это могло означать только одно: искали Павла Сауляка, потому что каким-то образом связали его с убийством Юрцева. А может быть, и с другими трупами.

Но Павла не должны найти. Не должны ни в коем случае. И надо срочно об этом позаботиться.

* * *

После убийства Риты и поездки в Москву Павел в Белгород уже не вернулся, хотя этот город ему нравился. Теперь он жил совсем в другом месте, и не в гостинице, а в частном доме, хозяином которого был одинокий пенсионер. С пенсионером Павлу тоже было неплохо: дед невъедливый, по мелочам не цепляется, требование у него только одно – никаких девок и никакой водки. С этим у Павла проблем не было. Без женщин он мог обходиться сколь угодно долго, а со спиртным отношения резко осложнились после лечения в госпитале. Потребности в выпивке он не испытывал ни при каких условиях.

Дом, в котором поселился Павел, был добротным и обжитым, не в пример окружавшему его участку в тридцать соток. Насколько старательно и любовно были обихожены комнаты и подсобные помещения, настолько запущенным и диким выглядел сад-огород. Хозяин, судя по всему, интереса к работе на земле не имел, хотя и с удовольствием подолгу сидел между деревьями в старом кресле-качалке. Павлу он говорил, что любит природу в первозданном виде, а не обезображенную культивированием.