Не/много магии

Родной город впервые стал казаться ему чужим. А иногда и вовсе враждебным. Когда Ник поздно вечером шел по засыпающим кварталам, между громадами домов — по привычке, как челнок, переходя с одной стороны улицы на другую, чтобы «зашить» проход для ветра, — дыхание города набрасывалось на него из-за угла. В переулках поднимался пронзительный свист, в лицо летела пыль и грязные пластиковые пакеты. Ник поглубже засовывал руки в карманы, надвигал капюшон на глаза и представлял себя туристом-первопроходцем, который идет к Северному полюсу. Помогало. Как минимум, пережить ураганные порывы ветра при минус двадцати градусах.

Когда количество разрывов свелось к одному-двум за сутки, Ник начал бояться. Теперь лечение было не детской игрой в сказочки и не пассами врача-терапевта. Он чувствовал себя выжатым и опустошенным, как после многочасовой полостной операции… да, примерно, столько часов теперь у него и уходило на лечение мира. Нетрудно было предположить, что, если тенденция сохранится, то с более редкими, но разрушительными прорывами он не справится. И что тогда?.. Проверять не хотелось.

Однажды Ник сел на подоконник, закурил сигарету в комнате — чего обычно не делал, предпочитая не дымить при близких — и посмотрел в окно. Чернильная темнота стекала по небу, превращая вечер в ночь. Потом из-за горизонта вынырнула луна. Из платяного шкафа вылетела и начала порхать вокруг белесая моль. Блеснула крыльями в лунном свете и вдруг бросилась на тлеющий кончик сигареты. Ник не успел отдернуть руку, и домашняя недобабочка осыпалась на ковер щепоткой пепла.

— Тебе пора, — сказал город.

— Понятно, — пожал плечами Ник и начал собирать дорожную сумку.

* * *

Со следующим поездом повезло — удалось взять билет на нижнюю полку. В купе оказался всего один сосед, крупный неразговорчивый мужчина с внушительной бородой, больше пассажиры не подсаживались.

Сначала ехали молча, потом бородач отложил газету в сторону и тихо спросил:

— Уже хирург?

— Что? — не понял Ник.

— Я пальцы твои рассматривал, — пояснил сосед. — Изрезанные и в синяках, как будто ты всю ночь напролет мироздание штопал.

— Так и есть. А вы..?

— Давай на ты. Я Курт.

— Ник.

— Будем знакомы. Руки не подам, извини, — он демонстративно помахал кистью в воздухе. Через всю ладонь змеился белый шрам. А если присмотреться, то и не шрам вовсе — а свежая рана, из которой сочилась черная лёдь. — Не на свой вес замахнулся, ну и об край — того…

— Очень больно? — глупый вопрос, но Нику больше ничего не пришло в голову. Как ни смешно, он первый раз говорил с таким же «видящим», и странность разговора перебивала все его попытки выдумать действительно нужные и правильные фразы.

— Скорее обидно. Я ж ведь не с детства таким стал. Ты, небось, судя по стажу в глазах, еще года в три на колобков в печи заглядывался.

— Не было у нас печи, — Ник невольно улыбнулся.

— Ну, значит, на домовят под кроватью любовался. Не в том суть. Скажи, ты помнишь, как оно — не видеть?

— Нет.

— А я вот помню. Мне только лет в двадцать это обухом ударило по голове — разом всё увидал: и призраков, и разрывы, и за край заглянул — испугался, конечно. В аварию попал и, видимо, выскочил из собственной шкуры, чтобы поменять сущее. И обратно уже не вскочил. Сначала думал, что с ума сошел, потом привык. Но всё равно ностальгия мучает по тем временам, когда я вместо живого солнца на небе умел видеть просто планету.

— Тяжело было?

— Скорее, странно. Как будто чья-то рука сверху взяла и перемешала самое сокровенное. Мечты, планы, мировосприятие — всё на свалку отправилось. Знаешь, родители на десятилетие мне подарили настоящую ракету. С меня ростом. Как «Буран», по-моему, — запамятовал уже, как она называлась. Ни у кого такой не было. Друзья готовы были даже во двор не выходить на прогулку, а сидеть у меня в комнате и с недетским благоговением играть в Гагарина. Зато мне было страшно обидно. Я-то мечтал о самосвале. И никогда не хотел в космос.

* * *

Через три дня, когда Ник ухитрился заехать в железнодорожный тупик, за которым рельсы кончались, пришлось пересаживаться на автобус.

Автовокзал находился прямо напротив платформы, только площадь перейти. Ник выбрал самый дальний маршрут, взял билет на ближайший рейс и направился в кафе, выпить кофе и съесть хотя бы булочку. Накануне ему не удалось ни позавтракать, ни поужинать — мироздание не ограничилось банальными парнокопытными, теряющими книги, а решило просто и незамысловато треснуть титан с кипящей водой. Вечер ушел на лечение ткани мира, а утро — на лечение себя подручными средствами. Не так страшно, конечно, как рана на ладони давешнего попутчика, но ни один палец уберечь от ожогов не удалось.