(Не) мой папа

Его длинноногая секретарша сначала удивленно хлопает глазами, а потом недовольно поджимает губы. В ярко подведенных глазах явственно читается ревность и немой вопрос «что в ней такого?»

Я тоже этого не понимаю. У нее сквозь белоснежную рубашку просматривается кружево белья, я уверена, что на ней чулки и стринги, врезающиеся между булок. Вот прямо бери и крути как хочешь. А у меня трусы в горошек зеленые и лифчик, у которого лямки вечно сползают с плеч. И какого черта он ко мне прицепился?

Я убегаю, не оборачиваясь. И только спускаясь вниз, понимаю, насколько ступила. Надо было взять диктофон и записать всю ту ересь, что он нес. И с записью в полицию. И заявление о преследовании, домогательстве и угрозах. Посмотрела бы тогда, как он запел.

— Вот дура, — шиплю, спускаясь по ступеням, — дура, дура, дура.

Я так занята самобичеванием, что не замечаю человека, идущего навстречу, и со всей дури на него налетаю:

— Простите…

— Женя?

У меня обрывается что-то внутри. Потому что это Денис.

Глава 7

Женечка

Отшатываюсь от него, будто обожглась, и хочу тут же уйти, но не успеваю. Орлов оказывает быстрее. Хватает за плечи, не позволяя отстраниться:

— Жень, что случилось? На тебе лица нет!

Надо же, какой внимательный. Хотя он всегда был внимательным, только сейчас его забота царапает что-то внутри, причиняя боль. Его руки обжигают плечи даже через толстый слой одежды, и что-то обрывается в животе. Моя привычная реакция на этого мужчину. Всегда, что бы ни случилось. И это так бесит, что придает сил.

Скидываю с себя его руки:

— Все просто отлично, Ден, — улыбаюсь натянуто, неискренне, старательно демонстрируя коренные зубы, а сама думаю, как бы сбежать.

Орлов снова пресекает мою попытку побега и перегораживает путь:

— Женя, ты выглядишь так, будто за тобой демоны гнались. Я же тебя знаю, что…

— Ден, ты о чем? Что ты знаешь? — отступаю от него на несколько шагов, потому что рядом с ним тяжело дышать. — Мои демоны никого, кроме меня, не касаются.

Он смотрит на меня так, будто о чем-то просит. Умоляет взглядом. Я не хочу этого понимать, принимать, чувствовать. Не хочу подпускать его близко к себе, потому что боль никуда не делась. Она тянется к нему, выворачивая внутренности. Особенно теперь, после слов Седова.

Кому на фиг она нужна? Кроме тебя самой? Да никому. Даже папаше родному, если он вообще в курсе ее существования.

Эти фразы крутятся в голове черным ураганом. Мне чертовски обидно и горько за Маришку, за то, что в этом мире у нее есть только я.

Я так взвинчена последними событиями, что хочется прямо сейчас сказать про ребенка, бросить ему эту правду в лицо и пусть сам выкручивается, потому что я уже задолбалась быть гордой и сильной. Задолбалась тащить на плечах этот груз.

Мне много чего хочется ему сказать, но вместо этого с губ срывается дежурная фраза:

— Извини. У меня дела, — и, не дожидаясь ответа, ухожу.

Плевать, что он смотрит вслед, плевать, что мне в другую сторону. Я просто иду. Переставляю деревянные ноги, не дышу, не позволяю себе оглянуться. Канат внутри меня натягивается, дрожит от напряжения, потому что хочется обратно.

Моих сил хватает только завернуть за угол, не растеряв достоинства. Дальше меня скручивает так, что хочется выть от бессилия. Что же за день-то такой, а?! Мне кто-нибудь может объяснить?

Я, наверное, какая-то неправильная женщина. В честь меня не слагают баллады, не совершают безумства, не лезут с розой в зубах через балкон на девятый этаж. Меня можно запросто бросить, а можно предложить встать на колени и снять стресс. Вроде не уродина, не дура, но что ж так не везет-то, ё-мое?!

Все, на сегодня с меня хватит мужиков. Рядом с ними то больно, то обидно, то страшно, то гадко. Мне нужна поддержка, подзарядка извне — хорошая кружка кофе или горячего шоколада, эклер и минуточка передышки.

Чтобы получить все это, я сворачиваю в первое попавшееся кафе. Делаю заказ и занимаю самый дальний столик, чтобы никто не беспокоил, не лез, не мешал.

Но каково же мое удивление, когда спустя три секунды напротив меня усаживается Денис. Собранный, строгий, решительно настроенный. Бросает куртку на соседнее сиденье и, опираясь локтями на стол, склоняется ближе:

— Нет уж, дорогая моя, давай поговорим.

— Надо же… дорогая, — невесело усмехаюсь я, — давно ли?

Он молчит. Только смотрит так, что колени снова начинают неметь, в груди все плавится и плывет. Я чувствую запах его парфюма. Холодный и строгий, совсем не такой, как был в прошлый раз, и не такой, каким он пользовался раньше. Но он ему чертовски идет и волнует так, что это практически невозможно скрыть.

Мне уже не хочется кофе, но убегать глупо. Тем более он сел так, что его внушительная фигура перекрывает пути к побегу.

Зря я забралась в самый угол.