Не надо преувеличивать!

Я расстался со своими новыми знакомыми очень сердечно, договорившись, что под вечер мы встретимся за «крепкой» и подведем некоторые «итоги». «Профессия требует жертв», — думал я, направляясь к дому и пытаясь оправдать свою неверную походку.

— Джелу, родненький… Что с тобой?.. — со страхом и сестринской жалостью обратилась ко мне Олимпия.

— Выпил! — ответил я, вне себя от гордости.

— Это видно. А ведь вы обещали мне не слишком задерживаться, — вмешалась Габриэлла без капли нежности, к которой успела меня приучить.

Тот, кто сказал, что наилучшая защита — это нападение, был совершенно прав; в положениях такого рода единственным средством защиты оказывается молчание: нужно показать, что ты переполнен важностью происшедшего и даже не в силах выразить сожаление.

— Прошу прощения, прекрасные дамы! — взмолился я, стараясь придать своему голосу трогательное тремоло.

Прекрасные дамы пожали плечами и в знак презрения повернулись ко мне спиной.

— Хороший сон вам сейчас не помешает, — уверил меня Габровяну, оказавшийся тут же.

— М-да… Пойду вздремну.

За садовым столом Димок и АБВ играли в нарды.

— Привет, кого бьют? — поинтересовался я, заплетающимся языком, но весьма вежливо.

— Думаю, тебя уж побьют наверняка, — весело ответил АБВ.

— Шесть-четыре, поспешили…

— Ох и везет же вам, господин Нае! Да не стой ты надо мной, как чучело, не видишь, что с тех пор, как ты явился, мне не трафит? Лучше иди баиньки!

«Дон Базилио, вы лищний!» — повторял я, стеля постель. Спокойной ночи, Джелу, родненький!

ГЛАВА VI

«… коротко вскрывающая две вещи: во-первых, силу нервных приступов и во-вторых, силу обстоятельств»

Где это я нахожусь? Красный трехглазый олень хитро улыбается мне из-под усов. С другой стены на меня бросает пылкие взгляды страстная цыганка, раскинувшаяся на берегу озера, в котором плавают лебеди и отражаются пирамиды, минарет и два английских павильона. Господи боже мой! Нет, это невозможно! Неужели Олимпия затащила меня на открытие какой-нибудь выставки?! Охваченный ужасом, я скатываюсь с широкого дивана. На полу мир снова обретает свои реальные очертания: я в Ваме, в «лучшей комнате» Дидины! И все это не галлюцинации: олень победоносно царит на одной стенке, на другой, рядом с цыганкой, висит несколько ковриков с поучительными надписями — например, двое молодых людей, стоя по обе стороны коня, заявляют: «Мы ищем счастья»; далее следует что-то вроде женщины-судака, под которой, во избежание путаницы, написано: «Дочь моря», и наконец — огромный букет с уточнением: «Люблю цветы, которые цветут».

Я поклялся себе, что больше никогда не засну после обеда: все мои суставы окостенели, во рту горький вкус, в затылке сильная боль, а во всем теле — ярко выраженное желание растянуться на полу и умереть. Вероятно, здесь все же сыграла свою роль и выпитая цуйка… Из этого состояния неясных сожалений меня вывел громкий треск, от которого зазвенели все стекла. Одним прыжком (ясно, с рефлексами у меня еще все в порядке) я вскочил с пола и оказался на пороге веранды.

Порыв раскаленного воздуха схватил меня за горло; темно-багровое небо стояло низко, над самыми домами, белесые молнии зигзагами прорезали тучи. В перерывах между дребезжащими раскатами грома все замирало в глубокой тишине… и снова поднимался смерч, окутывавший деревню в желтую тучу пыли.

Из дому выбежали отдыхающие и кинулись спасать то, что еще было возможно: АБВ, сдирая прищепки, боролся с кучей полотенец, халатов, плавок и разных принадлежностей гардероба Филиппа… Нае складывал шезлонги, Мирча гонялся за рассыпавшимися листами журналов. На какую-то минуту все, казалось, замерло и затаило дыхание… затем припустил проливной дождь.

— Ты чего стоишь, как истукан? Двигайся! — орал мне АБВ, мокрый и гневный.

— Ну и дождичек! Улыбнулся нам пляж! — подытожил Димок, отряхиваясь, как мокрый пес.

Мирча, прижимая к груди смятые журналы, откликнулся обычным для него бодрым тоном:

— Э-э, чепуха! Господин Алек говорил, что погода будет прекрасная.

Появились дамы — робкой испуганной стайкой.

— Где Олимпия? — поинтересовался я.

— Забралась в кровать и навалила себе на голову подушек… Она не переносит грома! — ответил мне АБВ, заботливо сортируя вещи, снятые с веревки.

Я сочувственно вздохнул и огляделся: бурный дождь, пускавший по лужам пузыри, как занавесом закрыл все вокруг; стремительно опускалась ночь.

В проеме двери появилась Габриэлла. При каждой молнии она испуганно мигала и, в ожидании грома, закрывала руками уши. Время от времени она бросала на меня умоляющие взгляды, полные просьбы о прощении. Я притворился, что ничего не замечаю. Так ей и надо! Пусть помучается!

— Электричество отключили! — в отчаянии сообщил Мирча.

— Этого еще не хватало! Что же мы будем делать? — всхлипнула Габи, пытаясь поймать мой взгляд.