Не надо преувеличивать!

— Она права, лучше бы мы все переехали, здесь такая атмосфера… Даже во время отступления, в военную кампанию…

— Chéri, поедем поинтересуемся завтра, может быть, найдем места в каком-нибудь отеле в Сатурне…

— Мона, ведь мы решили провести отпуск в Ваме. Я имел в виду другую хозяйку.

— Ты — и эта жалкая деревенька! — последовал кислый ответ мадам Василиаде.

Увидев, что надвигается самая пошлая семейная сцена, я попытался перевести разговор в нужное для меня русло:

— Но как умер господин Петреску?

— У-би-ли!.. Прямо не верится, честное слово, — сообщила Габриэлла.

— А преступник?.. — спросил я, надеясь, что мне удалось воспроизвести тон человека, жаждущего мрачных происшествий и сильных ощущений.

— Кто-то дал ему по голове. Утром мы проснулись, а во дворе милиция. Мальчишка, старший лейтенант, накинулся на нас так, словно это мы его прикончили. Что можно иметь против человека, которого ты увидал впервые накануне убийства? — в негодовании вопросил Димок.

— Вот вам бог, я точно почувствовал в тот вечер, во время пирушки, что произойдет несчастье! Что-то такое носилось в воздухе, заставляя меня нервничать. Вот так же случилось с одним…

— Вашим другом из Фокшань, — сухо закончил Габровяну.

— Нет, из Бухареста.

Возвращение Олимпии и АБВ помешало нам узнать, что случилось с другом Пырву. Далее все произошло как на быстро прокрученной ленте: короткий разговор с хозяйкой, пожилой женщиной с красными заплаканными глазами и с тяжелым, усталым взглядом, перенос багажа в оставленную прежними владельцами комнату, быстрая распаковка, переодевание — я выбрал рубашку в едва различимую клетку и брюки, на заднем кармане которых красовалась впечатляющая этикетка «Техас». Быстрый взгляд в зеркало и, довольный обаятельным обликом Джелу Ионеску, я вышел во двор.

Начинало смеркаться. Солнце, как сказала бы Олимпия, — кирпичного цвета диск, висящий над самым горизонтом, — окрашивало небо в красноватые тона. Было неправдоподобно тепло, листья шелестели, казалось, слегка недовольные капризами ветерка, который словно спрашивал себя: «Отказаться совсем или припустить посильнее?» Море было слегка взволновано; знаменитые барашки из серебристой пены беспечно бежали к берегу, разбиваясь там с мягким ропотом. Романтическая обстановка для романтической души, думал я, замечая в то же время, что Димок и Пырву мечут кости, семейство Василиаде испарилось, Габровяну не переменил положения в шезлонге, в котором мы его застали, и лишь неизменные клубы дыма из его трубки да шелест переворачиваемых страниц позволяли думать, что он не спит. Габриэлла — рыжая молодая особа, обещанная мне матримониальным агентством Олимпия энд К…, вежливо переждала, пока я осмотрелся, и решительно обратилась ко мне:

— Вы женаты?

— Нет… барышня?

— Занимались когда-нибудь йогой?

— Нет… барышня?!

Быстрота, с которой задавались вопросы, и то, как она перескакивала с одной темы на другую, заставили меня подумать о том, как много она потеряла, не выбрав для себя мою специальность.

— Не хотите ли прогуляться со мной по берегу? Я делаю это каждый вечер, что-то вроде активной медитации. Я изложу вам первые понятия о йоге.

Что можно ответить на столь решительное предложение? Надеюсь, что я не покраснел. В соответствии с лучшими традициями, в которых я был воспитан, авансы делает всегда мужчина. Несомненно, предлог для того, чтобы кого-нибудь подцепить, зависит от воображения каждого, но эта штука, с йогой, показалась мне несколько чрезмерной. Будь мужчиной, Джелу, сказал я себе. Не такая ведь она безрассудная, чтобы в первый же вечер покуситься на твою добродетель! Я взял себя в руки и твердо ответил:

— С большим удовольствием, барышня.

— Можете звать меня просто Габи. А вы — Джелу, верно? Знаете, так, в очках вы похожи на Руди Джордаш…

— Извините?!

— Как, у вас нет телевизора?

Оборот, который принимал разговор, все больше сбивал меня с толку. Если я хорошо помнил этот многосерийный фильм, сравнение было для меня комплиментом. Пора было как можно удачнее начать свою роль. Итак, Джелу-художественная-натура, Джелу-любимец-женщин посмотрел на нее глубоким взглядом и произнес очень тонко, хотя и без всякой связи с разговором:

— У вас глаза, как на картинах Ренуара. Как это я до сих пор не заметил? Богатые светлые ресницы, которые создают странное впечатление, словно бы их писали длинными мазками светло-серой, зеленой и голубой краской, на загорелом и выразительном лице, полном нежности и очарования.

Бряканье костей прервалось. Господин Габровяну забыл свою дымящуюся трубку в руке, а взгляд Габриэллы ясно показал, что за такое заявление она готова исполнить в будущем любые, даже самые фантастические мои желания. Очарование прервало несколько сдержанных аплодисментов. Димок не преминул подтвердить свое восхищение словами:

— Браво, уважаемый! Послушайте, да вы образованный человек, ей богу!

— Боже, как он вульгарен! — шепнула мне Габриэлла, опомнившись от экстаза. И продолжала немного громче, так чтобы услышали остальные: