Не наше дело

— Люди напуганы, — архивариус немного поколебался, прежде чем ответить, — ведь Алрика не просто убили, ему отрубили голову, которую так и не нашли. Люди думают, что это было не просто убийство и даже не казнь, это была жертва.

— Жертва? — Я оторопел. — Жертва кому?

— Кто знает, — пожал плечами архивариус. — Верховный хранитель говорил тебе, что мы верим в божественное множество. А множество предполагает и многообразие. И если есть великие силы, способные творит добро, то есть и столь же великие, способные творить прямо противоположное. Возможно, именно таким силам и была принесена жертва.

— Господи, средневековье какое-то, — пробормотал я.

Надеюсь, Альбер меня не услышал.

— А чего так пугаться-то? — спросил я уже громче.

— Того, что жертва принята, — почти прошептал Альбер, — вчера все мужчины острова сняли свои одежды, но ни на ком не было обнаружено следов свежих ран. А рана была! Гуннар нашел много пролитой крови. А это значит, что сила, которая сколь могущественна, столь и злобна, откликнулась на жертву и залечила раны убийце.

Я не знал, что ответить несчастному архивариусу, поэтому мы некоторое время шли молча.

— Но даже не это самое страшное, — вновь заговорил Альбер, — страшно то, что мы не знаем, какими еще способностями наделила эта сила убийцу Алрика, не знаем и то, что теперь замыслил убийца.

Альбер остановился, повернулся ко мне. Его глаза лихорадочно блестели.

— Торбьорн второй день не встает с постели.

— Ему еще не полегчало? Чем же он траванулся таким?

— Многие поначалу думали, что Торбьорн переел грибного супа, однако никто из тех, кто ел с ним в тот вечер, не почувствовал себя плохо. На острове нет человека с более крепким желудком, чем у нашего начальника стражи. — Альбер наклонился ко мне. — Даже Верховный хранитель полагает, что здесь замешано колдовство.

Я не стал спорить. С колдовством не поспоришь. Можно было попытаться поспорить с Верховным хранителем, но надо было еще до него дойти, а Альбер еле плелся. Тем не менее через некоторое время мы вполне благополучно добрались до огороженной высокой оградой резиденции Верховного хранителя на берегу озера. За каменной стеной размещалось несколько зданий, в одном из которых жил сам Ладвик. Дом его был даже по местным меркам ничем не примечателен, обычное двухэтажное строение из серого камня. В глаза бросалась просторная терраса на втором этаже, с которой должен был открываться чудесный вид на озеро. Естественно, в те дни, когда вообще что-то можно было разглядеть, но сегодня явно был не такой день. Озеро парило во всю силу. Неподвижный воздух, в котором не ощущалось даже намека на ветер, с каждой минутой становился все гуще.

Хранилище древностей, примыкавшее к дому Ладвика, представляло собой угрюмое одноэтажное здание с узкими окнами, затянутыми железными решетками. Оно чем-то напомнило мне тюрьму, которую показывала мне Фрея, только было значительно больше.

Ладвик уже ждал меня. Он сидел за огромным круглым столом, изготовленным из умело отполированного цельного куска гранита. Интересно, как они его сюда затаскивали? Может, конечно, камень здесь лежал раньше, а стены воздвигли вокруг него? Надо будет потом спросить у Альбера.

Увидев нас, Верховный хранитель благосклонно улыбнулся и жестом ладони поманил к себе. Я подошел и встал рядом, Альбер замер с другой стороны.

— Вот свиток, который ты так хотел увидеть, — голос Ладвика звучал торжественно, — уже многие годы никто, кроме нас с Альбером, не видел эти строки. Сам текст Великой клятвы конечно же всем хорошо известен, из поколения в поколение он переписывается архивариусами и выставляется напоказ в дни наших самых больших праздников, прежде всего — в день Обретения. Но свиток уже давно не покидает стены хранилища, это слишком опасно для него.

В чем опасность, Хранитель не уточнил, но мне это было понятно без разъяснений. Старинный пергамент просто не пережил бы ни солнечных лучей, ни туманов, ни дуновения ветра. Он был слишком стар и хрупок. Для того чтобы он не переломился, его, очевидно, уже достаточно давно закрепили на деревянном основании, где он и пребывал все время. И тем не менее годы, точнее, даже века делали свое жестокое дело. Сам пергамент со временем потемнел, а буквы, нанесенные на него около тысячи лет назад, наоборот, почти выцвели.

— Надписи сделаны на древнем гондском наречии. Да, именно на гондском, хотя клятву приносили русы. Судя по этому и еще нескольким свиткам, которые сохранились с тех времен, у русов тогда либо не было письменности, либо, — Хранитель усмехнулся, — не умели писать русы, приплывшие на остров. Старая гондская речь сильно отличается от той, которую мы сейчас употребляем. Альбер поможет тебе прочесть и понять текст великой клятвы, а затем, если ничто не помешает нам, мы сможем вместе отобедать и поговорить. Надеюсь, ты не возражаешь?

Ладвик оторвал взгляд от свитка и взглянул на меня. Возражений он явно не ожидал. Их и не было.