( Не ) настоящая жена для магната

— Маша, миленькая, ты очнулась, — слезы невольно заструились по моим щекам. Я взяла сестру за руку и, поднеся ее теплую ладонь к лицу, прижалась к ней губами. — Слава тебе Господи!

Перегнувшись через нее, нашла кнопку вызова персонала и нажала на нее.

— Я так рада, Мань! Так рада! — повторяла я сквозь слезы, не выпуская ее руки. — Думала, уже никогда не услышу твой голос. Как же ты меня напугала, больше никогда так не делай.

Маша мягко улыбнулась и сплела наши пальцы.

В этот момент в моей груди словно вулкан взорвался, приятный жар распространился по венам, заползая в каждую клетку. Счастье, полное и безграничное, наполнило душу живительной силой. Сердце затрепетало от радостного предвкушения. Теперь все точно будет хорошо. Больше нам никакие преграды не страшны.

— Где я? — все еще сиплым от долгого сна голосом прохрипела сестренка. — Что со мной случилось?

— Ты поехала в Париж на день рождения, помнишь?

Маша кивнула.

— Вы с подругами сидели в кафе, а потом…

— Там была машина, — она подхватила мой рассказ и болезненно поморщилась. — Я помню яркую вспышку, затем все померкло.

На несколько секунд воцарилось молчание, во время которого она словно хотела осмыслить все случившееся. На красивом лице пролегли тени, губы сжались в тонкую линию и только расширившийся зрачок выдавал, как больно и тяжело ей было.

Если бы я только могла облегчить ее страдания! Забрать часть себе, только бы ей было хорошо.

— Не думай. Главное, ты уже пришла в себя. Скоро тебе проведут операцию, и все наладится…

Я не смогла договорить. В палату вбежала медсестра и, позвонив мосье Полю по сотовому, настойчиво велела мне удалиться.

В просторном светлом коридоре, выполненном в современном стиле и выдержанном в теплых тонах, кипела привычная жизнь. Двое охранников в черных костюмах стояли по обе стороны двери, провожая всех и каждого сканирующими взглядами. Герман расположился чуть в стороне, на небольшом белом диване. К нему я и направилась.

При виде меня, мой защитник почтительно поднялся. На его некогда непроницаемом лице появилось нечто похожее на улыбку.

Я села на край дивана и жестом попросила его сделать тоже самое.

— Маша проснулась, — не знаю, почему, но вдруг захотелось поделиться с ним своей радостью. — Врач сейчас осматривает ее.

— Уверен, с вашей сестрой все будет хорошо.

— Она у меня сильная. Намного сильнее меня. Настоящий боец…

Слова лились сами собой, я уже не контролировала себя. Правильно говорят, что с незнакомцами куда проще делиться своими переживаниями, чем с самым близким и родным на свете человеком. От чужого ты не ждешь одобрений, не боишься его осуждения или непонимания. Ты просто говоришь все то, что лежит на сердце и все. Просто потому что тебе это необходимо.

— Она ведь не всегда была больна. Первые признаки появились, когда мы учились в школе. Уже тогда родители делали все возможное, чтобы отдалить нас друг от друга. Мы учились в разных концах города в двух разных гимназиях и мало кто знал, что у четы Куликовых на самом деле две дочери… близнецы. Я все думаю, зачем они это делали. Почему всеми правдами и неправдами пытались разлучить нас?

Вскинув голову, я встретилась взглядом с холодными, непроницаемыми глазами Германа. Мужчина слушал меня. Внимательно. Ловя каждое слово. Мне кажется, он и не умел по-другому. Если и делал что-то, то до конца, доводя до совершенства.

Я уважала таких людей. Искренне. Отчасти потому, что сама никогда не грешила особым усердием, отчасти из-за что, что люди по своей натуре существа эгоистичные и всегда стремятся к лучшему, хоть и сами никогда такими не станут.

Моя творческая натура была изменчива и до крайности шаловлива. Не раз мне приходилось страдать из-за нее, пересиливать, ломать себя, потому что другие ждали от меня прилежности и усердия. Потому что я постоянно должна была соответствовать. Сначала это были ожидания и требования родителей, потом и общества в целом. Я была кем угодно: дочерью, сестрой, дублершей, женой… Но никогда собой. И это тяготило…

— Очень трудно понять вашу семью, — вкрадчивый голос телохранителя пробил пелену грустных мыслей и замаячил вдали, подобно слабому лучику света, — почти невозможно. Да и зачем вам это? Вы ищите оправдания людям, которые этого не заслуживают. Конечно, у меня не было семьи, я не знаю, какой она должна быть. Мне это незнакомо. Зато я знаю, какой точно семья быть не должна. Лживой. Ложь убивает. Разрушает даже самые надежные строения. Проникает в фундамент, как плесень, и разъедает изнутри. Семья ваших родителей давно прогнила. Ее уже не спасти. Но в ваших руках ваша собственная, та семья, которую создадите вы сами. Думайте лучше о ней и о том, чтобы ваши дети никогда не узнали того, через что прошли вы с сестрой.

Я подняла глаза. Герман внимательно смотрел на меня. Некоторое время мы сидели в тишине, нарушаемой лишь звуком торопливых шагов персонала. Наконец, мужчина поднялся и, замерев передо мной во весь рост, дружески подмигнул.