Не одна во поле дороженька

Опорой сюжета становятся два исторических предгрозья: меж ними — два десятилетия, прожитые за рамками романа, цепляют памятью и постоянным стремлением персонажей разобраться, постичь, объяснить жизненные противоречия. Но если первое предгрозье обернулось грозой для братьев Ловягиных да их верных лакеев, чью жизнь круто изменила революция, то второе предгрозье — главное время романа — воспринимается как передышка, недолгий свет любви, добра, свободы, исконных сельских работ — перед тягчайшим народным испытанием. И таким счастьем вспоминается каждому в первый же год войны эта предвоенная жизнь! В полноте и ясности дней последней мирной жатвы, уборки урожая, в красочной радости успеньева дня нет-нет да и вздрогнет от недоброго предчувствия чья-то душа. То в случайной встрече с идущим от западной границы польским эшелоном, где так непосредственно раскрывается щедрое и верное сердце юной Катюшки, то в молитве старой Гордеевны о детях у святого ключа, где на стволе сосны «подревневшая плашка с ликом богоматери» словно ждет чего-то «с бесстрашным смирением».

«Не отними волю и хлеб у детей моих. …Дай им счастья и, если уж взять негде, счастья-то, от меня возьми все до последней капельки да брось беде. Пусть отлетит от них беда», — так молит судьбу старая крестьянка.

В атмосфере предгрозья живут, отдавая силы, душу и мысли родной земле, Стремновы и Елагины. Против них — жестокие ловягинские традиции, страшные люди, воспитанные в тех традициях. Бывший трактирщик и его банда рисуются мрачными красками, тут много загадочного, разные таинственные «гости», маски. В этой линии романа, где писатель докапывается до самых темных закоулков человеческой души, особенно явственна леоновская школа. Она и в самих психологических характеристиках, в стилистике некоторых эпизодов: смерть Опалимовой, сцены в трактире, диалоги Викентия с «гостем» о власти, богатстве, жизни и смерти.

Но в смутных, противоречивых рассуждениях «бывших людей», мечущихся в поисках упрятанных сокровищ, главным все-таки является неистребимая любовь и тяга к земле; потребительская, и хищная — у Викентия Романовича и печальная, безнадежная в поздних прозрениях, в последних вспышках угасающей человечности — у Антона Романовича, когда он в поверженной Польше, услужая фашистам, встречается с сыном Павлом и рассказывает о прадеде Хрисане, боровшемся в 1812 году против захватчиков и казненном ими, вспоминает крестьянскую семью, куда отдавал Пашеньку «в ученье», чтоб русский дух «не изветрился»… Антон Романович, живущий за границей, не верит в победу гитлеризма уже в 1941 году. Русь для него непобедима и светла. В последних признаниях старого Ловягина, в его рассказах о талантах российских — во всем диалоге с Павлом ощутимы как бы два измерения. Раздумывая над конкретными вопросами сына, он размышляет об исторической судьбе Родины, об ее миссии:

«Судьба будущего мира на московской заставе, Пашенька. Решит солдат в окопе, быть или не быть потрясению от помрачневшего ума Германии». «Вот когда поймем, какою свободою жили».

Рассуждения Ловягина о коне, устремленном в грядущее, об апокалиптическом всаднике становятся как бы отголосками литературных образов — от Гоголя до Блока, и сам он, далекий от всего того, чем жил народ в ту пору, делится с сыном мыслями о тайне, заложенной в каждом человеке, тайне, являющейся храмом, картиной, песней, «кровью и отчаянием».

Тайна таланта, души, красоты, природы волнует так или иначе всех героев Ревунова, даже злодеев и горемык, вроде Мити Жигарева. Доведенный до отчаянья, вконец запутавшийся, Митя решается на убийство. Но прежде чем войти в дом Стремновых, идет к Угре.

«И вдруг упал на берегу, подполз к воде.

— Милая, утоли! — со слезами сказал он, целуя кремнистые камни и воду».

И у каждого из живущих в романе все лучшее связано с этим берегом и лесом, с этими бочажками, родниками, с этими холмами, где стояли насмерть прадеды, завещая сынам и правнукам так же стоять за родную землю.

Отсюда, из глубин истории, увиденной глазами современников, подставивших свои плечи под ее тяжелое колесо, и берет начало уверенность писателя в том, что «все решает народ». Ибо решения эти оплачены самой дорогой ценой — жизнью.

И. ДЕНИСОВА,

кандидат филологических наук,

критик.

ВЕСЕННИЙ ПЛАЧ

Рассказы

ВЕСЕННИЙ ПЛАЧ

1

Когда наступила ночь и в черноте замерцали звезды, Тимофей Курьянов присел на пенек — будто бы закрутить на ноге обмотку. Обождал с минуту и осторожно, скрываясь за кустами, кинулся в чащу. Товарищи окликнули его. Не отозвался — стал за сосну. Покачиваясь, она тяжело давила стволом ему в плечо.

— Сбежал гад, — донесся голос старшины.