Читаем Не оглядывайся назад!.. полностью

Из ресторана мы вышли уже на предвечерние, с фиолетовым небом, улицы города. Через полчаса, купив по дороге бутылку коньяка и еды – «на дорогу», мы были уже в своей комнате. А ещё через час – на вокзале, прибыв туда пораньше, почти за два часа до отхода поезда, потому что сидеть одним в пустой и грустной комнате было тягостно. Одиночества нам с лихвой хватило и в тайге. А на вокзале – суетились люди…

– Что-то наших дам не видно, – крутя туда-сюда головой, заговорил Юрка, когда мы уселись в мягкие удобные кресла небольшого зала ожидания, в самом углу.

– Рано ещё. Придут, – так же лениво, как и он, ответил я. – До посадки – ещё куча времени. А её, наверное, начнут объявлять минут за сорок до отхода поезда…

– Пожалуй, – задумчиво, будто погружаясь в сон, откинув на спинку кресла голову, проговорил Юрка. И мы услышали, как с характерным треском включился вокзальный репродуктор и бесстрастный, металлически звучащий голос громко и чётко объявил: «Игорь Ветров, вас просят пройти в кабинет дежурного по вокзалу, на второй этаж…»

Сердце у меня ёкнуло. Не то от тревоги, не то от радостного предчувствия, и я заспешил в центр зала, к монументальной мраморной широкой лестнице, ведущей наверх.

Открыв дверь кабинета с соответствующей табличкой на ней, я увидел там нашего знакомого пограничника и немолодую серьёзную женщину, с которой тот о чём-то тихо беседовал.

Обернувшись ко мне, лейтенант встал, на ходу сказал дежурной по вокзалу: «Спасибо» и, взяв меня за рукав, вывел из кабинета.

– Надо поговорить, – произнёс он, когда мы вышли в неярко освещённый коридор с рядами дверей по обеим его сторонам. – А где твой напарник?

– Внизу, с вещами остался.

– Вещи сдайте в камеру хранения. Я жду вас в буфете. Время ещё есть, – проговорил пограничник, взглянув на часы, и направился к двери в конце коридора, за которой располагался вокзальный буфет, яркий свет от которого выбрызгивал в полутёмный коридор сквозь матовое стекло.

Когда мы с Юркой поднялись к нему, лейтенант стоял у высокого круглого «мраморного» стола и штопором откупоривал бутылку коньяка.

– Тося! – обратился он к буфетчице, когда мы подошли к столику. – Принеси нам три стопочки, да каких-нибудь шоколадных конфет хороших.

Буфетчица неспешно отклеилась от барной стойки, на которой полулежала своей пышной грудью, и, повернувшись к нам спиной, взяла со стеклянных полок с зеркалами за ними рюмки и конфеты.

Через минуту конфеты «Маска» и рюмки уже стояли на нашем столе. И пограничник не спеша стал разливать в них коньяк.

«Какой-то у нас сегодня суперконьячный день, – мелькнула у меня в голове мысль. – Перебора бы не было…»

– Ну что ж, друзья мои, пора, как говорится, «сдёрнуть маски», – резко развернув конфетку, проговорил пограничник, после чего мы чокнулись.

Не знаю почему, но с момента нашей встречи с лейтенантом у меня было такое ощущение, что он всё это время говорит не о том, о чём думает, не о том, что хочет сказать.

Юрка с пограничником выпили до дна. Я же смог сделать лишь пару глотков.

– Что такое?! – возмутился лейтенант, указывая глазами на мою недопитую рюмку. – Непорядок!

– Да мы уже сегодня наконьячились – до ватерлинии, – пояснил я ему, проводя ребром ладони по горлу.

– Первую и последнюю – до дна! Остальные – по возможности, – возвысил голос пограничник, жуя конфету.

Я с трудом допил стопку. И он тут же снова наполнил все три.

– Ну, за ваш удачный промысел! – поднял он рюмку на уровень глаз. – За ваш отъезд… – Немного помолчав, он спросил: – Неужели так и уехали бы, не простившись? – И я понял, что сейчас он говорит то, о чём думает. – Я полагал – мы с вами друзья. Кстати, весь день вас искал, да только замок на двери вашей комнаты видел.

– Мы в ресторане были, – сказал Юрка, выпив рюмку.

Лейтенант тоже опорожнил свою, а потом задумчиво сказал:

– Могли бы и меня пригласить… В складчину б сходили.

– Мы собирались, – соврал я, – но потом подумали, что в часть к вам нас не пустят. А о том, что можно было всё дежурному на КПП передать, как-то не догадались.

– Точно собирались? – оживился лейтенант.

– Точно, – подтвердил моё враньё Юрка.

– Ну, тогда – за будущие встречи!

Он снова, как в колодец, запрокинув голову, отправил очередную стопку в широко открытый рот.

Вытерев губы тыльной стороной ладони, подмигнул нам и, таинственно понизив голос, сказал: – А у меня для вас, вернее для тебя, Ветров, – сюрприз.

Однако раскрывать его он явно не торопился.

Обернувшись к барной стойке, на которую буфетчица снова взгромоздила покоящиеся на её руках и выпирающие из выреза платья сдобные груди, он предложил ей:

– Может, с нами, Тосенька, выпьешь? А то орлы, – он головой кивнул в мою сторону, – едва пригубляют… Не пропадать же добру…

– Да нет, Андрюша, спасибо, – разулыбалась польщённая его вниманием буфетчица. – Нельзя мне сейчас. Я же на работе. Вдруг кто из начальства зайдёт. Греха потом не оберёшься. После работы – можно, – уже кокетливо закончила она, колыхнув раздвоенным «парусом» груди.

– После работы, это точно, можно, – опять вдруг погрустнел лейтенант…

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза