Не опоздать!

Конечно, можно иной раз встрепенуться — о, нет, я не глина, и место моего обитания — не гончарный круг, и я не хочу быть горшком, да и мой начальник — не слишком искусный гончар.

…Нашу станцию «Скорой помощи» вселили в помещение, от которого из-за сырости отказался банно-прачечный комбинат. К тому же забыли вставить рамы, подвести отопление. Приближалась зима, и мы усиленно жаловались. Приехало городское начальство. Общее недовольство высказывал я. Видно, говорил раздраженно, потому что один из начальников доверительно спросил: «А почему вы нас не любите?». — «А потому что вы временщики», — доверительно же ответил я.

Когда начальник — временщик, это беда. Но худшая беда, когда временщиком понимает себя каждый. Он как бы взялся ниоткуда, он как бы на минутку заскочил на эту землю и усквозил далее, а что будет после — да какая ему разница, если его не будет? Психология временщика известна: никто не вспомнит обо мне, ни о моих делах, никто не разберется, украсил я землю или, напротив того, загадил ее. Он не задумывается над тем, что не инопланетяне и не чужестранцы загаживают наши великие и невеликие озера, отравляют большие и малые реки. Уж помолчим о качестве наших продуктов, товаров, бытового и медицинского обслуживания. Это ведь все наших рук дело, временщиков.

Господи, ведь если подумать да если отбросить подробности нашей жизни, то ведь она, жизнь, прекрасна. Да и как иначе считать, если есть на белом свете море, снег, музыка, поэзия, наконец, дружба и любовь. Да, жизнь могла бы быть замечательной, если бы мы сами не отравляли ее. Я смирился со всем — с бытом, личной жизнью и литературной судьбой, даже с неизбежностью смерти, но я никак не могу смириться с тем, что мы загаживаем и собственную жизнь, и свою родину, и свое будущее.

В двадцати шагах от моего дома Финский залив, в нескольких километрах от моего дома строится дамба. Там, где еще несколько лет назад мы играли в футбол, вонючее болото. В заливе купаются только отчаянные смельчаки. Ежедневно я вижу, как залив умирает. Я хоть что-нибудь сделал, я хоть пикнул против этого? Да, никто никому не нужен, голос слабый и неначальнический не был бы услышан, это так, и все же! Это у Мартынова «если б и никто не пикнул, все равно молчать я не могу». Очень даже могу. Как и почти все мои земляки. И молчу. Вот если тебя обсчитают в магазине или обувь не так хорошо отремонтируют — это да. Или вот что автор сгустил краски. Это тоже да.

А вот замечательный парк и знаменитый дворец. Перед ним фабрика резиновой обуви выбрасывает ядовитые газы. Причем делает это как-то гангстерски — рано утром или поздно вечером, то есть когда не работает санэпидстанция (хотя эту станцию никто и не боится, а все же). И я написал письмо, что фабрика отравляет парк (шли имена Меншикова, Петра Третьего, Екатерины Второй), правда, рядом с фабрикой жилые дома, но я нажим сделал на архитектурные ценности.

Меня пригласил мэр города, и был со мной, ничего не скажу, очень любезен, и он обещал, что эту галошную фабрику через несколько лет уберут, решение принято и вопрос, считайте, решен, он закрыт, и, пожалуй, больше писать не стоит — вопрос-то закрыт. Мэр прекрасно понимал, что никто ничего не уберет, и я это тоже понимал. Более того, он понимал, что я это понимаю. И налюбовавшись вдоволь друг другом, наулыбавшись и наговорив любезностей, мы расстались к взаимному удовольствию. Он на время отвязался от доверчивого придурка, я успокоил свою совесть. Временщики!

Еще раз возвращаюсь к письмам. И вот почему. Это даже удивительно, в чем только не видят читатели причины неблагополучия детей. В токсикомании виновата западная музыка, особенно «металл» (соответственно, требуют запретить ее), и новые танцы (требование запретить брейк), и западные туристы, особенно активно зашустрившие к нам в последнее время (соответственно, ограничить туристические путешествия). Виноват кто угодно, только не мы с вами.

И что не меньше удивляет — это поток писем с предложениями карательных мер. Конечно, главным образом, карать предлагают пьющих родителей. В резервации их надо! Наказывать сурово и даже стрелять. Или вешать. Многодетным матерям, у которых дети беспризорные, запретить рожать, делать соответствующие операции, то есть стерилизовать. Не давать им жилья. А у которых дети в интернатах, жилье, новое, хорошее, отбирать. Ну, что еще? Человек не имеет права быть начальником, если его ребенок «дышит». И все случаи предавать гласности, в газетах печатать, мол, ребенок такого-то начальника «дышит».

И опять резервации. Но уже для детей. Если убедились, что ребенок «дышит» или уже наркоман, его надо изолировать на долгие годы, чтоб не вовлекал в свои паскудства здоровых покуда детей.

Этого требуют и восьмидесятилетняя пенсионерка и молоденькая девушка-парикмахер.