Я сидела на кровати, все еще в черном платье, хотя похороны давно закончились. Моя рука сжимала скомканную салфетку, влажную от слез и почерневшую от туши.
Насколько я помнила, похоронная служба была чудесной. Друзья из Карнеги приехали вместе с профессорами и преподавателями. Представитель студии Чихули принес изысканную стеклянную скульптуру из белых лилий для матери Джоны и записку с соболезнованиями от самого Дейла. Он писал, что мир слишком рано утратил новый живой талант.
Священник произносил важные слова, Дена читала стихи, и все по очереди говорили о Джоне: рассказывали смешные истории, делились трогательными воспоминаниями. Снова и снова я слушала рассказы людей, как он заставлял их смеяться, как он пробуждал в каждом лучшее. Как его вера в них делала их храбрыми. Я думаю, что я была одной из них.
Потом Беверли подошла к нам с Тео, держа в руках маленькую медную урну.
– В пустыне, ночью, под звездами, – сказала она, передавая урну в руки Тео, – он этого хотел. Но я не могу этого сделать. Я не могу…
«Я тоже не могу, – подумала я, сидя в одиночестве на кровати, – я не хочу быть здесь без тебя. Ты нужен мне».
Только стук в дверь заставил меня пошевелиться. Таня стояла снаружи, все еще в траурном черном платье, с покрасневшими глазами. В руках у нее была картонная коробка.
– Я не могу остаться, – сказала она, – завтра я уезжаю в Сиэтл, и мне еще надо собрать кучу вещей, – она вложила коробку мне в руки, – но это для тебя.
– Что это?
– Джона сделал это для тебя. Я помогала, но он делал главную работу. Боже, его талант… он был мастером. Он вдыхал жизнь в свои изделия. Я не буду работать с кем-то лучше.
Мы обнялись на прощание, обе оцепеневшие от горя, понимая, что если задержимся здесь, то рухнем. Мы поспешно договорились увидеться, когда она вернется через неделю. Если она вернется.
Я отнесла коробку к дивану и поставила ее на кофейный столик, чтобы открыть. Внутри была стеклянная сфера размером с дыню, тяжелая и темная. Хрустальные звезды мелькали на фоне темно-синего и черного. Планета красно-зелено-черная парила в центре, окруженная завитками и спиралями бледно-голубого цвета, которые, казалось, обладали собственным свечением. Кусочек ночного неба, заключенный в шар.
– Вселенная, – пробормотала я, баюкая шар на коленях и проводя руками по его гладкой поверхности. От его изысканной красоты у меня перехватило дыхание. Боясь, что разобью, я поискала в коробке какую-нибудь подставку.
На дне коробки лежала записка. Я осторожно отложила шар в сторону и дрожащими руками вытащила сложенную бумагу. Мои глаза наполнились слезами, когда я увидела его почерк. Коснувшись слов, я слышала его голос.