Не от мира сего

Под вечер, когда все работы в поле уже были завершены, Стефан через задний двор поволок за собой маленькую тележку, на которой, случалось, перевозили разные бытовые тяжести. В этой тележке, отчаянно смущаясь, полусидел-полулежал Илейко. Ему было неприятно, что его тащат куда-то, словно ребенка. Люди их не видели, колеса, обильно смазанные дегтем, не скрипели — стало быть, и не слышал никто.

Путь у них был неблизкий, окружной, до соседней маленькой деревеньки Герпеля. Точнее, не до самой деревеньки, невеликой даже по местным меркам, а до построенной на пригорке часовенки. Ее подняли уже несколько лет назад, руководимые толстым молодым попом с вечно мокрыми губами. Поп был не местным, получил сан где-то за морем, но людям понравился: шутил с ливами, не чурался никакой работы, снабжал строителей едой и даже иногда выпивкой. Сам не пил, но других за руку не хватал. Временами помогал батюшке в соседнем Еройльском храме, но предпочитал все же проводить службы у себя, в Герпелях.

Молодежь нахваливала нового попа, а вот старикам он чего-то казался странным. Они его прозвали "купче" или даже "кауппиас" (в переводе — купец, примечание автора).

У него всегда можно было прикупить еды и даже выпивки. Если к проведению церковных обрядов за деньгу малую народ как-то попривык, то продажа сыра, яиц, или зерна вызывала удивление. Тогда "купче" перестал торговать, начал давать в долг. Взял голову сыра, возвратить надобно голову с четвертинкой. Или отработать как-то на личном участке. Или деньги внести в казну.

В принципе, ничего страшного, поп оставался доброжелательным, парни стали к нему захаживать — те, что поздоровее, девки — те, что повольнее. Взрослые же совсем, было, прекратили на службу в Герпеля ходить, да начал он подарки раздавать после своих проповедей. Словом, добрый человек.

Узнал про этого попа Илейко по поручению Стефана. Тот совсем не собирался раскулачивать "кауппиас", вообще никак с ним не хотел пересекаться. Поп им был не нужен. Было нужно окружение. Не людское, а иное.

— Когда-нибудь и ты сможешь стать рыцарем, — говорил по пути Стефан. — Если только в то самое время, когда твое желание воплотится в действие, рядом окажется человек с настоящим мечом. Сам понимаешь, настоящие ритари не носят какие попало клинки. Тем более, сделанные слэйвинами. Меч, он дорогого стоит.

— Поэтому слэйвины и не носят рыцарских титулов? — спросил Илейко.

Хунгар ненадолго задумался, не прекращая, однако, двигаться дальше.

— Вообще-то любой человек может сделаться рыцарем, если, конечно, выполняется ряд условий, — сказал Стефан. — Про меч я тебе уже упомянул, но кроме этого надо иметь доблесть. А именно: мужество (pronesse), верность (loyautй), щедрость (largesse), благоразумие (le sens, в смысле умеренности), утончённая общительность, куртуазность (courtoisie), чувство чести (honneur), вольность (franchisse). Но и это еще не все. Требуется выполнять рыцарские заповеди: быть верующим, охранять церковь и Евангелие, защищать слабых, любить родину, быть мужественным в битве, повиноваться и быть верным сеньору, говорить правду и держать своё слово, блюсти чистоту нравов, быть щедрым, бороться против зла и защищать добро. Так что сам думай, почему нету рыцарей среди слэйвинов.

— О, как все запущено, — хмыкнул Илейко. — Эдак и неслэйвину по гроб жизни права-то этого не достичь. Ты-то сам, как же доказал все свои достоинства?

— А я и не доказывал, — пожал могучими плечами Стефан. — Меня и так приняли. По блату, так сказать. Я ж герцог, значит благородство у меня с рождения. Вот ты думаешь, я тебя просто так катаю на телеге по ухабам, не считаясь с титулом?

— А как? — Илейко даже посмотрел по сторонам, словно пытаясь разглядеть что-то, от него, как от простолюдина, сокрытое.

— Я катаю тебя благородно! — хунгар даже остановился и воздел палец к небу, где начали проступать уже первые, самые яркие звезды.

Где-то в деревне залаяла собака, ей ответила другая, но ответила так, будто сказала: "Заткнись!" Илейко не стал никак реагировать на слова Стефана. Вроде бы надо было посмеяться, но чувство собственной ущербности, когда не только рыцарем ему никогда не стать, но и человеком прямоходящим не сделаться, ощутилось особенно остро.

— Ты бы лучше про усыпальницу Вяйнемёйнена рассказал, — сказал он без всякого плавного перехода к другой теме. — Туда, говорят, лишь благородных пускают.

Стефан снова остановился.

— Какую усыпальницу? — спросил, озадачиваясь.

— По дороге к Валааму, говорят, есть склеп-не склеп, но какое-то место, где покоится старый мудрый Вяйнемёйнен. Может, брешут, конечно, сказки распускают, — не очень охотно, словно уже досадуя, что проговорился, проговорил Илейко.

— Не видел я ничего, — снова тронулся в путь Стефан. — Да и не слышал тоже.