Не от мира сего-4

- Ну чего вы расшумелись? - спросил он, стараясь держаться дружелюбно, но и покровительственно при этом.

- Они пошли против власти! - неожиданно подал голос один из судей, смертельно оскорбленный недолжным пиететом в отношении своей неприкасаемой сущности. - Взять их под стражу и приговорить к повешению, как собак!

- Рот закрыл! - рыкнул на него князь.

- Что? - возмутился судья.

- Пошел вон отсюда, урод! - заорал Владимир. - И чтоб никого из вас тут не было через шесть, нет - пять, взмахов ресниц.

Арбитры повторили трюк Вольги: только что они сидели здесь, а вот уже ничего от них не осталось, только пустые скамьи.

- Мы не будем спорить, - снова перешел на спокойный тон князь. - Произошло недоразумение. Праздник все-таки сегодня. Убиенных похороним, церковь отпоет их, бывших стражников повесим до заката. Так что все останутся счастливы.

- Счастливы? - еле слышно переспросил Добрыша. - Нет, князь. Другое у меня мнение.

Он поднялся на пустующие судейские седалища и зычным голосом обратился к толпе, опасливо жмущейся на безопасном расстоянии от поля.

- Стало быть, с праздником вас, горожане!

Ему никто не ответил.

- Хорошо! - продолжил Добрыша, не снижая тона. - Кто считает иначе, сегодня перед заходом солнца будем смывать новое крещение. Вы знаете место.

- Как же так, - опешил князь Вова. - Они же добровольно в нашу веру пришли.

- Теперь добровольно из нее уйдут, - пожал плечами Путята.

- Наша вера - такая же, как и ваша, - торопливо, словно боясь, что его прервут, заговорил Богомил. - У Бати-хана другая, а мы под Ливонию подстраиваемся. Распяли вашего Господа на древе Иггдрасиль, у нас - сына божьего на кресте. У вас - Отец, у нас человек воплотил в себе Большого Отца (Iso - большой, Isä - отец, или "дед", в переводе с финского, примечание автора). Был Йезус, стал Иисус, Иса, как говорят муслимы. Все для удобства, все для народа. Что вам не нравится?

- Это ты меня спрашиваешь? - широко и зловеще улыбнулся Вольга, который всегда и всем был, если не другом, то уж приятелем. - Я тоже тебя спрошу. Мы что - ждем отвращения от нашей Веры? Кто-то иной, нежели сущий Творец, претендует на души людские? Ответь мне, поп.

Богомил невольно скривился: ох, и пройдоха был этот Вольга! С таким умом, да на свободе!

В далеком-предалеком пространстве череп Самозванца в бешенстве заклацал челюстью. Все, что ему необходимо - подмена понятий. Иоанн-креститель обезглавлен, его голова стала кубком. Череп сделался символом Иоанна, где бы и когда бы он на самом деле ни жил. Адам, первый человек, умер, а из его головы, точнее - черепа, произросло древо, на котором распяли Христа. Да и распяли когда? На праздник Головы, праздник разума и знаний - Пасху (Pää - голова, как уже упоминалось, сха - всего лишь отражение санскрита, что есть "большая", примечание автора). Праздник омрачился смертью, "голова" сделалась мертвой.

Люди, конечно, ничего этого не знали, а подавляющее большинство из них - и не хотело знать. Поэтому на заливных лугах, где когда-то в ночь на Ивана Купалу происходило таинство крещения огнем, пришел не весь народ, что принял новый обряд в церквах. Слишком длинный был сегодня день, слишком много было крови и несправедливости, да и волхвов-то нету. Что взамен?

А справедливости - вообще не существует, это все выдумки и обида ущемленного самолюбия. Крови тоже не бывает много, потому что любая пролитая кровь - уже горе, большое ли, малое, но уже горе. Быть волхвом - состояние души, а не профессия. В ту ночь Добрыша и Путята стали волхвами.

Горюющий в Пидьбе "епископ" Аким взялся за составление писания, обозвав его без ложной скромности "Я Аким". Ему и невдомек, что увековечил он свое имя, став автором "Иоакимовской летописи", где выразил свое отношение к происходящему: "того для люди поносят новгородцев - Путята крести мечом, а Добрыня огнем".

Через костер, разожженный Добрышей, прыгал народ, их встречал с мечом Путята, который прикладывал перекрестье эфеса ко лбу каждого и дополнял словами "во имя Отца и Сына и Святаго Духа". Самые отважные бросались в студеный Волхов, словно пытаясь смыть с себя вынужденное утреннее крещение.

Казалось бы, все вернулось на круги своя. Но это только так казалось. План Александра не имел изъяна, потому что главным его сообщником было само время. Разрушать всегда легче, нежели созидать. Если извне не прикладывается энергия, пусть даже самая малая его толика, хаос неизбежен.

Слэйвины были не оригинальны в своем подсознательном стремлении к самоуничтожению. Были люди и до них, павшие под массой и духовной бессодержательностью пришлых народов. Вся Индия, некогда созидательная, поглотилась тупой толпой, ведущей полускотский образ жизни, предел мечтаний для которой - получить в руки бамбуковую палку и неограниченное право этой палкой пользоваться по прямому назначению: бить, бить и еще раз бить. Что осталось от погибшей цивилизации, кроме зарастающих лианами развалин? Гора, откуда можно было созерцать весь Мир, место Господа (Jumalan maa, в переводе с финского, примечание автора), Джомолунгма. Да язык пока остался.