Не от стыда краснеет золото

– Ну да, конечно! Рыбаки, ночью, на реке – и трезвые! Перепились, и надрало ночью искупаться, что же еще? – резюмировала Зоя Васильевна. – Докупался! Стоило этому место в газете выделять!

Несколько развлекшись и отвлекшись чтением, Зоя Васильевна обрела способность позвонить подругам. Скупо, без подробностей, она дала понять, что ей худо и требуется моральная поддержка. Тем самым Зоя Васильевна официально протрубила большой сбор. Подруги обещали быть часика через три-четыре.

Решив не мудрить над меню – не на торжество приглашала – она запланировала эти три-четыре часика поковыряться в огороде. Чего время зря вести, можно рефлексировать и сорняки выдергивая. Они после прошедшего вымоленного дождичка попёрли с бешеной скоростью.

Через три часа плодотворной работы она решила пошабашить. Переоделась, вымыла руки. Открыв холодильник, вытащила из морозилки купленную сегодня пачку пельменей и узрела небольшой смерзшийся кусочек чего-то бордовенького – не то говядины, не то печени.

Пусть с памятью у нее начались проблемы, но не до такой же степени, чтобы не помнить, что лежит у нее в морозилке, не так уж богат ассортимент! Забивать холодильник припасами на всю оставшуюся жизнь не позволял ей принцип «есть надо, чтобы жить, а не жить, чтобы есть». И потом, обжорство было вредно для ее кошелька.

К тому же, не слишком рачительная хозяйка, Зоя Васильевна все же никогда не положила бы в морозилку кусок мяса прямо на решетку, не засунув его в полиэтиленовый кулек. Но вот же – факт налицо! Почти сраженная этим новым ударом, она протянула руку и с брезгливостью вытащила на свет божий ЭТО.

То был ее родненький потерянный кошелек, темно-бордовенький, купленный когда-то под цвет сумки, весь скукожившийся от холода и уже заиндевевший – холодильник у Зои работал на совесть.

* * *

– И что ты теперь собираешься предпринять? – с постным видом спросила Мила, еле сдерживая распирающий ее смех.

– Пойдет в Волге топиться! – предположила грубая Люся.

Зоя Васильевна рассчитывала на сочувствие. Уж, по крайней мере, на понимание. А эти две так называемые подруги едва не ржут, как, прости господи, племенные кобылы! Вот и надейся на стакан воды!

Вот так будешь лежать, окруженная родными подругами, и со всех сторон к тебе будут тянуться стаканы с водой. А подруги будут отталкивать друг друга и кричать в слезах:

– Мой возьми, мой!

– Нет, девочки, не утешайте меня! – с тонкой иронией промолвила Зоя Васильевна, намекая на неуместность веселья подруг. – Альцгеймер подкрался незаметно!

Толстокожие подруги, несмотря на тонкость иронии, ее уловили и с некоторым запозданием кинулись Зою утешать.

– Ерунда! – сказала Люся. – Я однажды в борщ полную сахарницу песку вывалила, «подсолила» борщок.

Зоя Васильевна пренебрежительно плечом пожала – тоже мне, утешила! Небось, в соседней кастрюле компот варила, вот и все объяснение.

– А я, – внесла лепту Мила, – прихожу в другую комнату за чем-нибудь и забываю, зачем шла. Так я возвращаюсь на прежнее место и там вспоминаю, потом иду назад.

Зоя Васильевна улыбнулась высокомерно и скорбно:

– Подумаешь! Так все делают! Это не показатель. Но вы же не суете кошельки в морозилку.

– Подумаешь! – в свою очередь сказала Мила. – Я совсем недавно видела в каком-то сериале: молодая женщина тоже кошелек в холодильник засунула!

– В морозилку? – с жадным интересом спросила Зоя.

– Нет, не в морозилку.

– Ну вот!!!

– А что, это принципиально?

– А ты что, действительно не понимаешь или придуриваешься?!

– Честное слово, не понимаю!

– МОЛОДАЯ женщина! Просто по запарке засунула в холодильник! На автомате!

– А ты – не по запарке?!

– Я – в силу возрастных изменений в мозге!

– Ты, Зайка, даже тут выпендриться хочешь. Типа, ты такая уникальная, даже забывчивость твою ни с чьей сравнить нельзя! – сказала грубая Люся.

– Сейчас отберу рюмки и больше пельменей не добавлю! – предупредила Зоя Васильевна, вконец оскорбившись.

«Выпендриться» – это уже стало последней каплей.

– Ну, и что ты теперь – покончишь с собой? – вернулась к одолевшей ее назойливой идее Люся.

– А ты как будто хочешь этого?

– Люся, ты прямо как заезженная пластинка! – прикрикнула Мила, более тонкокожая.

– Да Заинька, да Бог с тобой! Ну, ты же знаешь, что я дура неотесанная! – Люся, учитывая остроту момента, перебарщивала с самокритикой.

– Зайка, ее просто переклинило, а то ты Люську не знаешь!

– Сама такая! – огрызнулась Люся.

Зоя Васильевна поморщилась: она не выносила свар.

– Уж прямо так сразу – топиться! Завтра предупрежу Никиту, пусть Лиза на работу выходит. Напишу заявление.

– Костику еще трех не исполнилось!

– Ничего, мамок-нянек наймут! В конце концов, мэрский внук, уж они-то найдут выход из положения. Лиза и сама, наверно, на работу рвется.

– Ты уволишься – я тоже не останусь! – заявила Мила.

Она числилась сторожем при музее и, как бывший бухгалтер, помогала директору в решении финансовых вопросов. Люся же дневала и ночевала в музее в свободное от своей основной работы – ночной няни – время, на правах ближайшей подруги и непременной участницы всех событий.

– Ты-то тут с какого боку? – спросила Зоя.